Петр Ингвин - Смыжи [litres самиздат]

Жесткость смысла перечеркнуло уютной ласковостью интонации.

– Меня привело сюда что-то более сильное, чем я сам, – сказал Андрей. – Назовем это судьбой. Тогда все правильно. Я хочу тебя поцеловать, и закон на моей стороне: я хочу, чтобы в этом случае он исполнился. «Поступай с другим так, как хочешь, чтобы он поступил с тобой».

– Ты думаешь, что это происходит во сне?

– А как же?

Милица на миг задумалась.

Ее взгляд опустился. Она зажмурилась, лицо поднялось, а руки приглашающе распахнулись.

Это было больше, чем Андрей мог представить. Собственно, он и не представлял ничего, просто делал, что велело сердце.

Неуклюжее конфузливое соприкосновение завершилось крепким объятием. Губы слились. Для этого Андрею пришлось склониться, а Милице встать на цыпочки.

Ее кожа пошла пупырышками – ночью в этих местах даже летом прохладно, это не Кавказ, куда уехали Мартыновы, и, тем более, не Африка, куда отправился ушедший в отставку Сальер.

Сознание Андрея видело себя и Милицу одновременно снаружи и изнутри. Случившийся поцелуй расплескал мысли, но не отвлек внимания от красивой пары, нарисованной перед внутренним взором.

Губы еще раз встретились и разъединились.

Бегающие глаза. Пятнисто-пунцовые щеки. Вздымающаяся грудь. Сбитое нервное дыхание.

Они смущенно распались из единого целого на две тоскливые половинки. Его руки хотели вернуть потерянное счастье, но Милица высвободилась и сделала шаг назад.

Сон зашел далеко. И он не выглядел сном. При этом случившееся не могло быть явью, в реальной жизни такого не произошло бы никогда.

Милица опустила глаза.

– Я, наверное, пойду. – Андрей тоже отвел взгляд.

– Да.

Он развернулся и сделал шаг, но вслед раздалось:

– Подожди!

Милицу принесло, как ураганом, она повисла на обернувшемся Андрее, их губы снова встретились.

На этот раз все было по-другому.

Губы. Ее влажные, горячие, сногсшибательные губы.

Головокружительные ощущения.

Когда тело решило, что может решать за хозяина, поцелуй прервался.

– Прости. – Милица отстранилась. – Впрочем… Это же сон, а во сне бывает даже то, чего не бывает.

– Спасибо.

Она не ответила.

Туман в голове выбил из памяти обратную дорогу. Андрей пришел в себя в постели, глаза глядели в ночь.

Было или пригрезилось?

Когда глаза открылись, в первое мгновение смутило лишь громкое пение птиц и вопли птериков. Вспомнилось, что стены удалены.

Значит, ночью ничего не случилось.

Солнечные лучи еще не добрались до лица, они застряли на верхушках деревьев и куполов окрестных немешариков. Ветер по сравнению со вчерашним днем усилился, но небо оставалось чистым, день обещал быть солнечным.

Это было неважно. Ничего не имело значения, пока не выяснится: было или пригрезилось?

Скорее всего, это игры гадкого подсознания, недодавленные дремучие инстинкты. После Яны Андрею впервые понравилась другая девушка, но разве можно без спросу и штанов идти к той, которая нравится, и требовать поцелуя…

И получить поцелуй.

Все было как наяву. В старые времена это объяснили бы галлюцинациями, алкогольным делирием, больше известным как белая горячка, или воздействием психоактивных веществ. Ныне алкоголь и прочая накачка на организмы не действовали, но спровоцированные обстановкой галлюцинации бывали даже у совершенно здоровых людей. Надолго застрявшие в подземных пещерах диггеры-любители и профессиональные спелеологи нередко видели предметы, лица и неизвестных существ, появлявшихся из каменных стен. Это происходило из-за ограниченного пространства, однообразных стен и отсутствия привычных звуков. А чем объяснить «сон» Андрея? Возможно, опасностью и загадочностью ситуации, подспудными желаниями или сочетанием сказанного. Или проблема совсем в другом? Но то, что это именно проблема – неоспоримый факт. Если в жизни случается то, чего не может быть, это всегда проблема.

А ведь легко проверить, сон это был или нет. Андрей запросил данные видеонаблюдения и просмотрел в ускоренном воспроизведении.

Естественно, ночью он никуда не ходил, запись утвердила это окончательно.

Вздох облегчения вышел настолько мощным, что на Андрея покосились летавшие над поселком птерики.

Одновременно было жаль, что такое приключение оказалось пусть ярким, незабываемым, но обычным сном.

Теперь, когда невыносимая гора упала с плеч, Андрей мог сосредоточиться еще на чем-то. Он просмотрел пришедшее ночью сообщение. Чрезвычайщики известили, что проверка здания ничего не обнаружила, но на всякий случай лабораторные корпуса будут закрыты.

В груди всклокотало: да что же это, о чем они там, вообще, думают?! А еще специалистами называются. Вместо того, чтобы искать источник таинственного движения у окна, они отгораживаются от проблемы. Это позиция страуса из старого анекдота.

Впрочем, не надо обвинять других в глупости, обычно это кончается признанием, что сам дурак.

Решение чрезвычайщиков логично, если у них другие приоритеты. Они сосредоточились на немешариках, и прочее стало неважным, оно отвлекало от главного. Но тогда встает вопрос: почему они сосредоточились только на немешариках? Чтобы выбрать главное направление, нужны причины. Что скрывают от участников «следственного эксперимента»?

Андрей набрал текстовое сообщение для Гаврилы Ивановича Кривова:

«Хочу поделиться соображением, которое, как мне кажется, поможет в расследовании. Считаю, что если не существует указаний на живые дома как на единственных виновников трагедии или как на инструмент в чьих-то руках, то в первую очередь необходимо узнать, над чем каждый из сотрудников ЦПР работал в потоке и в лабораториях, затем сравнить проведенные и запланированные эксперименты с общим заданием. Несовпадение личных планов и общего укажет на сотрудника, который проводил самостоятельные опыты, которые, в свою очередь, привели к непоправимым последствиям. Такой сотрудник мог работать как из личных побуждений, так и под давлением третьих сил, либо для помощи неизвестным третьим силам. Если мое предложение не будет принято, у меня появятся подозрения, что от нас с Милицей скрывается жизненно важная информация. Я понимаю, что могут существовать факты, которые нам по каким-либо причинам знать не полагается, но как человек, находящийся на переднем крае борьбы с возникшей проблемой, мне кажется, что я имею право на подобную информацию. Прошу рассмотреть мое предложение, жду ответ».

Андрей перечитал и скривился. Откуда берется эта канцелярщина в построении фраз при обращении к властям? Сказывается наследие прошлых веков? Написанное в обычном разговорном стиле будет в несколько раз короче и намного понятнее. Канцеляризмы придуманы юристами под девизом «Расскажите, как было, запутаю я сам». Слово передает смысл, несколько слов – мысль, а много слов – это просто много слов, то есть лес, в котором теряются смыслы и мысли. Канцеляризм – могильщик смысла, канцелярщина – палач мыслей. Нельзя ли было написать: «Надо проверить, кто над чем работал, это укажет на преступника; и мне интересно, почему это не сделано»?