Ирина Андрианова-Голицына - Потерянные ключи [litres самиздат]

Все это вновь указывало, что записку и ключи в почтовом ящике оставил кто-то другой. Николай – это «второй любовник». Встречались они, видимо, у него дома. Соседка его не видела. В записке ведь было прямо сказано, что отношения с «первым любовником» у Таси фактически прекратились. Он просто жил здесь, пока некуда было съехать. Так что нет ничего безнравственного в том, что Тася в это время уже встречалась с другим. (Казалось бы, какое мне до этого дело? Однако я ревниво защищала перед собой моральный облик Таси).

В заключение я подумала, что Николаю не резон было вычищать тасин аккаунт от фотографий прежнего друга. Следовало, наоборот, оставить как можно больше свидетельств его существования, чтобы потом свалить всю вину на него (в убийстве или в ограблении). С другой стороны, это уже косвенные соображения. Может, фото «первого любовника» убрала сама Тася, решив избавиться ото всех воспоминаний. Так или иначе, это все – детали. Если Тася просто уехала, то у меня есть минимум несколько дней спокойной жизни. Не знаю уж, почему, но я была уверена, что она вернется не завтра и не послезавтра. А если с ней что-то случилось, то в запасе у меня и того больше. В любом случае, нужно пользоваться возможностью и просто отдохнуть. И я уснула.

На следующий день, прямо с утра, я решила повторить фокус с доставкой еды. Только на сей раз, прежде чем позвонить, раздумчиво посидела над списком товаров на сайте. В результате уже в 10 утра я раскладывала на кухне два больших пакета. Теперь там были и свежие фрукты, и молоко, и творог, и сосиски, и даже упаковка куриных окорочков. Запасы сыра, копченостей, сладкого и сдобы я тоже пополнила. Чудесно! Но не думай, что я совсем забыла о предосторожностях. Хотя я заказала все в той же самой конторе (лучше бы в другой, но, как я уже объясняла, выбор за наличные был невелик), я внимательно смотрела в окно за курьером. Это был не Николай, и никакой Николай не нападал на него перед дверью, чтобы потом прикинуться им (в страшных фантазиях я представляла себе что-то подобное). За дверью через глазок я видела опять-таки курьера, а не Николая (в этот раз они прислали другого, немного смахивающего на узбека). И я опять на всякий случай разыграла историю с болезнью, чтобы высовывать в щелочку только руку с деньгами, и иметь возможность в любой момент (если Николай, к примеру, вдруг возник бы за спиной у курьера) быстро захлопнуть дверь.

Потом я опять позанималась физкультурой, проделав большой комплекс упражнений на время – увидела давеча в интернете. Как всегда после этого, мое настроение сильно улучшилось, и я села за компьютер, обуреваемая вдохновением создать что-нибудь значительное. Я продолжила писать статью об эстетике сталинского кино, но решила сфокусироваться на одном локальном аспекте, на который Николай точно не обратил бы внимание. Собственно, я решила проанализировать наблюдение, что в фильмах той поры среди главных героев почти нет молодых (в соответствии с современными стандартами молодости). Юношей и девушек там играют мужчины и женщины хорошо, если просто за тридцать. Мне встречалось видеть героев-любовников и под пятьдесят (по крайней мере, мужчин). То есть имела место стилистическая условность, как в греческой трагедии, японском театре, да и западноевропейском театре шекспировской эпохи, когда, например, женщин играли мужчины и это никого не удивляло. Точно также сталинские зрители искренне видели в возрастных актерах юношей и девушек. Но что мешало режиссерам показать настоящую актерскую молодежь? Ведь она же существовала в природе. Люди поступали в театральные институты в 17-18 лет, заканчивали – в 21-22. Но дело в том, что показывать их было неприлично. Действовал определенный эстетический канон. И я дерзнула сделать вывод, что в авторитарном, а тем более тоталитарном обществе возрастные лица выглядят, что ли … красивее. Да! Авторитарное общество жестко иерархиезировано. Оно построено на почтении к вышестоящим, которые обычно являются и более старшими по возрасту. Молодежь в такой системе (в сравнении с нашими демократическими временами, где практикуется фактически культ юности), тогда вообще не имела веса. Нет – ею, конечно, умилялись, но не более, чем умиляются смышлеными, подающими надежды детьми. Никто не стремился походить на юного, «молодиться», как сейчас. Наоборот, это молодые старались выглядеть солиднее. Солидность, маркирующая завидную ступень социальной лестницы – это было больше, чем красота. Просто юные мальчики и девочки выглядели бы «неполноценными» героями романа. Их отношения показались бы кинозрителю несерьезными. И в итоге возникал интересный парадокс: с одной стороны, продолжительность жизни была относительно небольшой, жизнь и труд начинали рано, довольно рано (если судить по нынешним временам) женились. Но при этом выглядеть все хотели солидными дядями и тетями. И смотреть в кино хотели на таких, и представлять себя такими. Важно уточнить: сорокалетние актеры не изображали сорокалетних, они изображали 20-25-летних. Условность предполагала видеть в одном и том же герое одновременно и молодость, и зрелость.

Один раз, делая перерыв в своем писательстве, я подошла к окну. В следующий миг боковое зрение отметило движение вдали: мужская фигура, видневшаяся за припаркованными машинами, быстро повернулась и пошла прочь. Лица я не успела разглядеть. Одежда издали казалась стандартной: темные штаны, короткая куртка и надетый на голову капюшон от кофты, отчего я не могла видеть цвета волос. Худой, среднего роста. Он вполне мог быть Николаем, хотя в такой одежде я его не видела. Что ж, если это он, значит, он еще надеется что-то урвать из квартиры. Вместе с тем, это означает, что Тася еще далеко (раз он не боится околачиваться здесь). Если, конечно, она жива. В любом случае, мне в подарок достается еще один спокойный день.

Мне уже приходило в голову попробовать разыскать то, что так интересует Николая. Что это может быть? Я сомневалась, правда, не низведут ли меня эти поиски до статуса обычной квартирной воровки. Как видишь, меня все время это беспокоило. Но я решила, что нет. Я ведь совершенно точно не собираюсь забирать это что-то себе. Мне лично нужны сущие мелочи – деньги на пропитание и крыша над головой. Между прочим, за свой прокорм я служу Тасе добрую службу (опять-таки, если она еще жива) – я стерегу ее квартиру от Николая. Значит, мы с Тасей – единомышленники. Правда, при встрече мне трудно будет объяснить ей это… Но, если я найду эту вещь, то убедить ее будет легче. И я приступила к розыскам.

Начала я со спальни. Ценные вещи обычно прячутся в самых укромных местах, поэтому первым делом я осмотрела короб под кроватью. Новое теплое одеяло (внутри – ничего, я развернула), две подушки, покрывало. По коробом – тоже пусто, даже слоя пыли и того нет (какая она фея чистоты!). Я еще раз перебрала комод. Там было только белье и трикотаж. Далее – раздвижной шкаф-купе. Здесь висела дубленка (Таисия, очевидно, принадлежала к тому толстому культурному слою, на которую проповеди зоозащитников не действуют), две теплые куртки, одна – потоньше, другая – потолще, еще модное пальто и что-то вроде плаща. Были еще брючный костюм, пара жакетов (эта форма женской одежды всегда вызывала во мне стойкую неприязнь), брюки разной степени строгости\легкомыслия, несколько пар джинсов. На верхней полке обнаружились шапки, сложенные стопочкой шарфы и платочки. Еще были блузки, какие-то свитера, несколько милых летних платьев и одно вечернее. Одно летнее мне настолько понравилось, что захотелось немедленно его примерить, но я сдержалась. Это было бы уж совсем нехорошо. Я понимаю – взять футболку и трикотажные штанишки от нужды. Но одевать хозяйкины вещи ради забавы – нет.