Михаил Дабар - Тысячу раз умереть

– Вот, – сказал я, закончив, и протянул бумагу Ремизовой.

– Что это? – спросила она, прочитав написанное.

– Биткоин-кошелек и пароль от него. Он принадлежал вашему мужу. Там достаточно денег на памятник.

– Что? Но…

– Уже поздно, Екатерина Михайловна. Мы пойдем, – сказал я и направился к лифту, Кристина неуверенной походкой пошла за мной, с любопытством поглядывая на лист бумаги.

– Но откуда…? – начала спрашивать Ремизова.

– Это не важно, – перебил я. – Возьмите эти деньги, они ваши, и постройте памятник.

Двери лифта открылись и прежде чем Ремизова успела что-то сказать, мы поехали вниз.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила Кристина, когда мы вышли на улицу.

– Давай вызовем такси, дома я тебе все расскажу.

Пока мы ехали домой, Ремизова звонила мне три раза, но я сбрасывал. Домой мы зашли, когда часы показывали час ночи.

– Заварю чай, – сказала Кристина и отправилась на кухню.

Я пошел в ванную. Лицо горело. Несколько горстей холодной воды помогли мне прийти в себя. Я все еще плескал себе водой в лицо, когда Кристина открыла дверь.

– Чай готов.

Я оперся на раковину и выдохнул. Кристина стояла у двери.

– Эрлик?

Так Кристина меня называла только когда предстоял серьезный разговор. Обычно она говорила «Эри».

– Сейчас, – еще одна горсть воды не сделала меня готовым, к такому вообще нельзя было подготовиться, но стало легче.

У Кристи были любимые чайные чашки, синие с цветочным узором. Их было четыре штуки и доставала она их только в самые важные моменты. Первый раз, когда я их увидел, было знакомство с ее родителями. Тогда я так переволновался, что не сделал из своей чашки ни глотка. Второй раз она достала их на мое девятнадцатилетние. Третий случился после окончания сессии. Сейчас я видел их на этом столе в четвертый раз в жизни.

– Тебе нужен сахар? – спросила она, поставив сахарницу на стол.

По ее голосу нельзя было сказать, что она думает или чувствует. Тон звучал серьезно и даже как-то официально. Эта манера в ней меня всегда пугала.

– Я буду без сахара.

Она молча бросила себе в чашку две ложки и начала размешивать.

– Что это было, Эрлик? – спросила она. – Откуда ты все это знаешь?

Я сделал глоток. Чай был крепкий, как она любит.

– Я не знаю, как это объяснить, но попробую.

– Попробуй.

И я начал рассказывать. С самого начала. С первых воспоминаний, с развода родителей, жизни в Челябинске и смерти бабушки. Кристина не перебивала меня. Она периодически делала глоток чая, но абсолютно беззвучно. Я понятия не имел, как она отреагирует на мой рассказ. Если бы в какой-то момент она встала со стула, открыла входную дверь и сказала, чтобы я убирался прочь, я бы сделал это, не сказав ни слова, даже несмотря на то, что по документам я был арендатором этой квартиры.

Но Кристина молчала. В какой-то момент это даже стало меня пугать, но я продолжал, пока не дошел до истории о моей работе в морге, а затем воспоминаниях Александра Ремизова.

– Он открыл кошелек и приобрел сотню биткоинов в 2010 году. Затем про них забыл. Когда курс биткоина взлетел, он попытался вспомнить пароль от кошелька, но не смог. А я узнал его пароль, когда прикоснулся к нему. Так же как я узнал адрес, номер квартиры и другие вещи, – я опрокинул чашку в рот, но там оказалось пусто.

Кристина молчала.

– Ну, что скажешь?

Она взяла чашки и поставила их в раковину. Плохой это был или хороший знак, я не знал.

– Почему ты сам не перевел эти биткоины в рубли и не перевел ей. Тогда не нужно было бы ехать.

Мне было сложно это объяснить, но я попытался.

– Я хотел, чтобы она знала, что это его деньги.

Кристина кивнула, давая понять, что понимает.

– Сегодня ты помог не только ей, но и всем родственникам погибших, – сказала она. – Это было правильно.

– Я знаю.

Она включила воду и помыла чашки.

– Ты никогда не задумывался, откуда у тебя эта способность?

Я пожал плечами.

– У меня есть одно предположение, но только и всего.

– Расскажи.

– Ты же знаешь, что я по национальности алтаец.

Она кивнула.

– Шаманизм одна из неотъемлемых частей нашей культуры. Ты знаешь, что это такое?

– Это когда обкуриваются травами и разговаривают с духами?

– Не совсем, но примерно. Так вот, отец рассказывал, что до того, как до Алтая дотянулась советская власть, многие поколения наших предков были шаманами. При советах это все запретили, поэтому мой отец даже не представляет, чем они занимались.

– То есть, ты унаследовал эту способность от своих предков?

– Может быть. Но я думаю, что причина не только в этом.

– А в чем?

– Меня зовут Эрлик.

– Знаю, я же с тобой встречаюсь.

– В алтайской мифологии так звали бога мира мертвых.

На лице Кристины появилось недоверчивое выражение.

– Я так и знал, что мне не стоило тебе ничего рассказывать.

– Не пойми меня неправильно, Эри, но все это выглядит как сильно притянутое за уши.

– А я и не утверждаю, что прав. Это всего лишь мои предположения. Правды я все равно никогда не узнаю, а так у меня хотя бы есть какое-то объяснение.

– А может быть ты не один такой и ответы есть у других?

Я пожал плечами.

– Сомневаюсь, что еще кто-то есть.

– Ну а все-таки, разве тебе не интересно?

– Не особо.

– Фу, какой ты скучный.

– Ну извините, какой родился.

Она поставила помытые чашки на полку.

– Уже три часа ночи. Я хочу спать. Ты идешь?

Я с удивлением посмотрел на нее.

– И все? Ты больше ничего не скажешь?

– А что тут говорить? Ты не знаешь откуда у тебя эти способности, а с этой женщиной ты поступил абсолютно правильно. Другой на твоем месте присвоил бы эти деньги себе, а ты их честно отдал. О чем тут еще разговаривать?

Сказать, что я был удивлен – проще было промолчать, эффект был бы таким же.

– Только в душ схожу, – сказал я медленно, еще до конца не веря в такую реакцию своей девушки.

– Хорошо.

Когда я вышел из душа, Кристя уже лежала в кровати. Она всегда спала без одеяла, укрываясь только простыней.

Я лег. Кровать предательски заскрипела.

– Ты как слонопотам, – сказала она, не поворачиваясь.

– Прости.

Я обнял ее.

– Прежде чем мы уснем, ответь мне на вопрос.

– Какой хочешь, – ответил я.

– Когда ты… заглядываешь… ну туда.

– В их воспоминания?

– Да.

– Я это называю по-другому.

– Как?

– Я умираю.

Она повернулась ко мне.

– Не смей так говорить.

Я опешил.

– Не говорить что?

– Что умираешь. Ты не умираешь. Они умирают, а ты… ты… ты всего лишь заглядываешь за занавес.

– Занавес?

– Ты живой, а они нет. Значит, ты не умираешь. Тебе ясно? – от возбуждения она подскочила на кровати и теперь стояла надо мной, как мать, недовольная тем, что ее ребенок снова нашкодил.