Джим Батчер - Архивы Дрездена: Маленькое одолжение. Продажная шкура

Еще мгновение я колебался. Придуманный мною план сразу показался мне не слишком разумным. Собственно, на меня работало еще и то, что бебек на этот раз было всего трое. Один держал под прицелом лифты. Еще один следил за пожарными лестницами. Таким образом, на активное преследование оставался только один бебека. Я не знал, как быстро доберется он до кровли, но почему-то не сомневался, что это произойдет довольно скоро.

Идея просто-напросто столкнуть бебеку с крыши зарядом из моего посоха обладала несомненной привлекательностью, но я решил не делать этого. Падение с четырнадцатого этажа могло только взбесить бебеку до предела, к тому же наверняка выдало бы мое местоположение. Лучше тихо улизнуть, оставив их в убеждении, что я продолжаю прятаться где-то в доме.

Поэтому я перебрался через парапет, прямо на ветер. Нос и пальцы онемели почти мгновенно. Я постарался не обращать на это внимания и свесил ноги, упершись ими в кирпичные стенки ниши. Потом с отчаянно бьющимся сердцем соскользнул с парапета, так что мой вес теперь приходился на ноги, и только распор их не давал мне грохнуться вниз, на тротуар. Опустившись чуть ниже, я смог упереться в стенки еще и предплечьями, что немного убавило нагрузку на ноги.

Вряд ли я смогу описать в точности, что я испытывал, глядя вниз. Правда, время от времени землю от меня закрывали снежные вихри. Начав путешествие с крыши, я уже не мог вернуться. Одна ошибка, одно неверное движение, один неожиданный клочок льда – и я смело мог бы записать в список своих инкарнаций понятие «лепешка».

Изо всех сил упершись предплечьями в стенки, я ослаблял усилие в ноги, позволяя им сползти на несколько дюймов ниже, после чего фиксировал их и передвигал вниз руки. И еще раз. И еще.

Так я и спускался – коротенькими отрезками по пять-шесть дюймов, двигаясь по кирпичной канавке в стиле червя. Я одолел футов десять спуска, а потом представил себе навязчивую картинку: бебеку, наставляющего на меня пистолет с расстояния в несколько футов и небрежно выпускающего мне в башку всю обойму.

Я начал спускаться быстрее. Желудок сводило судорогой от высоты и страха. Я слышал собственные жалкие всхлипы – хорошо, что негромкие. Ветер завывал, швыряя снег мне в глаза. На ресницах образовался иней. Плащ почти не защищал от ветра, и я начал непроизвольно дрожать.

Посох я потерял, когда до земли оставалось футов пятьдесят. Он просто выскользнул из моих закоченевших пальцев, и я затаил дыхание. Стук от его падения мог привлечь внимание бебек, в результате чего вся моя затея с этим безумным способом бегства разом потеряла бы смысл.

Однако тяжелый дубовый дрын упал в сугроб и бесшумно исчез из виду. Я постарался последовать за ним, только не так быстро.

Я не поскальзывался до тех пор, пока до земли не осталось около десяти футов. Да и тогда я ухитрился приземлиться более-менее мягко – по большей части потому, что плюхнулся в тот же сугроб, который поглотил мой посох. Я начал выбираться из него и чуть не упал, запутавшись ногами в посохе. Я подобрал его почти утратившими чувствительность руками и выбрался на тротуар.

Светящийся шар мелькнул в дальнем конце переулка, скрылся, появился снова и устремился ко мне.

Лицо Тук-Тука показалось мне непривычно хмурым, даже суровым. Он нырнул ко мне, на лету приложив к губам пальчик. Я кивнул.

– Мне нужно знать, как отсюда выбраться, – беззвучно, одними губами произнес я.

Светящийся шар Тука подпрыгнул в знак согласия и унесся прочь. Я поднял взгляд. По небу метались другие шары мерцающего света – светлячки, которых и не заметить, если не знать, что искать. Ожидая Тука, я принял необходимые меры предосторожности.

Как и прежде, ждать пришлось недолго. Тук отсутствовал меньше минуты и, вернувшись, махнул мне рукой. Он летел первым, а я старался не отставать. Мне становилось все холоднее. Падение в сугроб запорошило меня снегом, который начал таять, а в такую погоду мокрая одежда хуже всего. Мне необходимо было шевелиться. Смерть от переохлаждения, возможно, уступает по зрелищности расстрелу в упор, но мне еще предстояла серьезная работа.

Добравшись до дальнего конца переулка, я услышал далекий, приглушенный снегом и ветром блеющий голос бебеки. Я оглянулся и успел увидеть, как он спустился с крыши тем же путем, что и я, только гораздо быстрее.

Мгновение спустя до меня донесся полный боли вопль – это бебека, спустившись на землю, обнаружил, что в снегу щедро разбросаны гвозди, позаимствованные мною из мастерской. Вопль не стихал несколько секунд. Должно быть, один из гвоздей застрял у бебеки в копыте, и я, несмотря на холод и усталость, не смог удержаться от мстительной ухмылки. Вряд ли этому типу светили в ближайшее время эльфийские танцы при луне.

Что ж, двое бебек уже охромели по моей милости, и я очень надеялся, что это заставит их отказаться от дальнейшего преследования – по крайней мере, временно. Впрочем, кто их, бебек, знает. Я старался не отставать от Тука, уводившего меня глухими переулками все дальше от посланников Летних. Вокруг меня, охраняя с флангов, метались туда-сюда маленькие рождественские огоньки – гвардия Ца-Лорда бдительно несла свою вахту.

В нескольких кварталах от места, где мне удалось оторваться от бебек, я обнаружил работавший круглосуточно продуктовый магазин и ввалился внутрь, в блаженное тепло. Продавец недоверчиво косился на меня, пока я, пошатываясь, рылся в карманах в поисках мелочи, бросил ее на тарелочку у кассы и переместился к стойке кафетерия. Только после этого продавец, похоже, убедился в том, что ему не нужно доставать из-под прилавка дробовик или что там у него лежало, и принялся снова глазеть в темное окно.

По магазину шаталось еще несколько покупателей, и я увидел в окно, как по улице, рассекая снег, проехала полицейская машина – скорее всего, наряд выехал проверить сработавшую в доме сигнализацию. Славное, людное место. Возможно, безопасное. Я так замерз, что с трудом удерживал в руках бумажный кофейный стаканчик. Кофе обжег мне язык, но все равно был восхитителен – даже без сливок. Я сделал большой глоток и ощутил, как к телу понемногу возвращаются чувства.

Я постоял немного со слипающимися глазами и допил кофе. Потом скомкал стаканчик и бросил его в мусорное ведро.

Кто-то похитил Джона Марконе, и я должен был найти и спасти его. У меня складывалось ощущение, что Мёрфи вряд ли придет в восторг от подобной перспективы. Адские погремушки, это мне и самому совсем не нравилось. Но не это тревожило меня больше всего.

Больше всего меня тревожило то, что во всем этом была замешана Мэб.

Для начала, на кой черт она вообще заставила Грималкина говорить за себя? Если не считать того, что таким образом она производила еще более пугающее впечатление, чем обычно. О, конечно, на вид Мэб держалась достаточно откровенно, но на деле происходило гораздо больше, чем она говорила.