Анна Велес - Смерть во имя истины

– Это только твои воспоминания, – спокойно объяснял Саймей, надеясь, что тон его подействует на юношу. – Теперь тебе будет легче, и память больше не будет причинять такую боль.

– Как ты сделал это, учитель? – во взоре Арама читалось потрясение и некий страх, каковой накатывает на человека при встрече с непознанным и темным.

– Это трудно и долго объяснять, мальчик, – некая отчужденность слышалась в словах Посланника. – Однако же я мало что сделал. Лишь ты сам был властен вернуть так достоверно эти картины.

Он хотел рассказать мальчику, как его обучали этому умению, но не стал. Сейчас надо было понять еще многие иные вещи.

– Пришел ли ты в себя, ученик? – спросил он юношу, рассматривая стол.

– Да, – немного неумеренно, будто все еще прислушиваясь к своим ощущениям, ответил Арам.

– Тогда давай мы с тобой попробуем понять, что же произошло с учителем твоим в ту страшную ночь, – он прошел к стене, где стоял табурет, на котором сидел давеча разговаривая с братом Анатолием. – Скажи, когда ты покинул отца Иокима накануне вечером?

– После ночной службы, – начал рассказывать Арам, и голос его был не тверд. – Я был у него здесь же. Он диктовал мне слова наставления для утренней службы. После мы говорили с ним о делах общины, что исправить следовало. Я делал заметки. А после, он просил принести пищи. Когда же я вернулся, то он отпустил меня. Была уже ночь, шел второй час.

– Я понял тебя, Арам, – Саймей благосклонно улыбнулся. – Ты правильно сделал, что пересказал мне все дела ваши вечерние. А, скажи, утром того печального дня, после прихода твоего сюда и страшной вести, не видал ли ты следов того, что учитель твой притрагивался к пище?

– Пока брат Веспас смотрел тело учителя моего, я слонялся вблизи, здесь же, – вспоминал юноша. – Да, блюдо и кувшин стояли на месте. Хлеб был надломан, но не много. В чаше еще были капли воды. В кувшин я не заглядывал.

– Хорошо, – Саймей ненадолго задумался. – Если рисовать картину случившегося, то вижу я все так. Настоятель Иоким, учитель твой, отослал тебя в начале второго часа. Позже принял он пищу. Немного. Возможно наскоро. Далее он покинул кабинет и куда-то отправился. Ты говорил мне, будто не принимал он сонного зелья, уверяя, будто время это нужно ему. Еще же ты говорил, будто настоятель казался тебе усталым, когда только вставал ото сна. Как давно это продолжалось?

– Две или три седмицы, – рассудил Арам. – Я уже сильно беспокоился за него и думал говорить с братом Веспасом, чтобы тот уговорил учителя принять лечение.

– Думается мне, что каждую ночь все это время настоятель так же, как в тот вечер накануне смерти своей, покидал кабинет, имея какие-то дела свои, тайные для остальных, – сказал Саймей. – И в тут ночь ушел он. Если тебя он не отпускал долго, то значит, место то, где бывал настоятель недалеко. Не думаю я, будто он вообще покидал стены общины.

– Если бы он уходил из общины, – заметил Арам. – То мы бы уже знали это, так как у ворот всегда кто-то дежурит. Таков обычай.

– Верно, – Саймей опять улыбнулся юноше, стараясь улыбкой этой похвалить его. – Решим ли мы с тобой загадку, куда он мог тайно следовать из ночи в ночь? Покинул он кабинет примерно в два часа той ночи. Утреннюю службу служим мы в шесть. Пришел ты сюда, по словам твоим за полчаса до службы. Брат Веспас же говорил, будто мучения от яда терпел настоятель около трех часов.

– Но тогда получается….– глаза юноши расширились от страшной догадки.

– Видимо путь до места, где принял смерть настоятель, недалек, – рассудил Саймей. – Он отпустил тебя, чуть притронулся к еде и отправился в путь. На месте же, только прибыв, получил он страшный удар… Далее…

– Брат Веспас сказал, будто некоторое время прибывал учитель мой без чувств, – напомнил Арам.

– Правильно, – подтвердил задумчиво Саймей. – Придя же в себя, отец Иоким был встречен кем-то, кто перевязал ему рану.

– Ты же подумал, будто я помог ему, – робко напомнил послушник. И Саймей опять подумал, что из-за своего быстрого ума, юноша не так послушен, как должен был быть, но Посланника это только радовало.

– Либо ты, либо брат Анатолий, как я уже и говорил – рассудил Посланник. –Однако же это мог быть и кто-то иной… После встречи той настоятель вернулся сюда. Зачем?

– Мысль моя о том, что до этого места ему было ближе, чем до личных покоев, – подумав, высказал юноша.

– Очень хорошо, – похвалил его рассуждения Саймей. – Но я считаю иначе. Ты говорил, Арам, что стило лежало на краю стола, а перед ним – бумаги. Ныне же чисто здесь.

– Брат Анатолий со дня смерти настоятеля ревностно следит за порядком здесь. Вы же заметили новые свечи и свежую воду. И тогда он навел порядок, чтобы занять себя и отвлечься от кручины, – Арам отвечал бойко, рассуждения Посланника захватили его.

– Давай-ка мы взглянем на вещи отца Иокима, – Саймей поднялся с табурета и шагнул к столу. – Где хранит он записи свои?

– На той полке, что у окна, – послушник тоже поднялся на ноги и проворно шагнул к стене, где лежали свитки. – Вот тот из них, что дописывал он в последние дни.

– Ты говорил, он слаб глазами, – вспомнил Саймей. – Много ли он мог написать?

– Он работал совсем мало, – рассказал Арам. – Не более получаса в день. Тут половина, если не больше, написаномоей рукой. Он вносил лишь самое важное.

– Бери его с собой, мы прочтем его позже, – распорядился Саймей. – А что в нем?

– Здесь описаны дни жизни общины нашей, – чуть сверившись с записями на свитке, сказал послушник.

– А где те записи, что делал ты в тот вечер? – чуть подумав, спросил Посланник.

– Я не знаю, – растерялся Арам. – То был не свиток, а листы, скрепленные в углу. На таких вели мы записи, что не могли вызвать интерес позже.

– А где стило? – Саймей осматривал стол.

– У наставника моего есть специальная полка, где хранит он все необходимое для письма, – и юноша указал на небольшую полку, чуть скрытую пологом окна.

Саймей прошел мимо стола к указанному месту, приоткрыв полог, начал он рассматривать вещи, что лежали там. Тут была и дощечка для удобства письма, когда необходимо было делать записи не за столом. Был нож. С изящной рукоятью. С помощью которого следовало точить стило. Было и само стило. Саймей удивился, насколько оно погнуто и как изуродован тот край, которым и делали записи.

– Полагаю, им и писал отец Иоким перед самой смертью, – передавая инструмент ученику, заметил он.

– Перед смертью? – юноша был изумлен. – Ты думаешь, учитель, будто наставник мой сюда возвратился за тем, что бы…он что-то писал?

– Об этом говорит мне это стило, – решительно сказал Посланник. –Видишь, как оно изломано? Руки уже плохо слушались его. Яд действовал все сильнее. И запись та должна быть коротка.