Илона Волынская - Потомокъ. Фабрика мертвецов

Темнота внутри помещичьего дома взорвалась движением.

«А говорили – заброшенное имение!» – успел подумать Митя, перемахивая через подоконник. То появляясь в конусах света из глаз пароконей, то снова пропадая во мраке, посреди гостиной кружили двое – отец и кудлатый мужик в одной рубахе и без порток. Они держались за руки, как в кадрили: мужик вцепился в отцовскую руку с тростью, а отец перехватил руку мужика с охотничьим ружьем.

– Видпусти! – прохрипел мужик. – Я… тэбэ… зараз… вбью!

«Он думает, это звучит воодушевляюще?» – Мите казалось, что время расслаивается на два потока: в одном была эта мысль, ползущая медленно-медленно… а в другом руки, отчаянно шарящие среди мусора на полу.

– Я владелец этого дома! – дергая ружье на себя, гаркнул отец.

Мужик скривился и рванул ружье обратно:

– Хозяева уси померлы!

– Я новый хозяин! – опять дергая ружье, прохрипел отец.

– Бачили мы таких хозяевов, ворюга поганый!

Мужик с маху попытался ударить отца лбом. Тот шарахнулся в сторону, но рука его соскользнула с ружья, пальцы схватили воздух. Мужик азартно заорал, выпуская отцовскую трость и хватаясь за ружье обеими руками…

Митя выхватил из мусора отломанную ножку стола и уже привычным движением опустил мужику на голову. Мужик сдавленно хрюкнул, и оба ствола ружья с грохотом выпалили в потолок. Бзанг! Укутанная в два слоя – один раз тканью, а второй – паутиной, люстра рухнула между сражающимися. Колени мужика подогнулись, и он свалился как подрубленный, звучно стукнув лбом об пол.

– Что так долго? – Отец с хрипом перевел дух и попытался одернуть сбившийся чуть не до подмышек жилет.

– Я подумал: вдруг ты его уговоришь. – Митя прислонился к стене, продолжая нервно сжимать ножку стола. Его собственные ноги ощутимо подрагивали.

«Если я его убил, отец меня арестует? – Мысли двигались тяжело, словно каждой приходилось взбираться в гору. – Запрет в каком-нибудь чулане…»

– Найди какой-нибудь чулан с замком, – щупая пульс у мужика на шее, велел отец.

Митя поглядел на него возмущенно – еще самому искать?

– Должны же мы его где-то запереть! – рассердился отец. – Или ты сможешь спать, пока этот… неподкупный страж разгуливает на свободе?

– Спать…

Митя наконец сумел отлепиться от стены. Пошатываясь, побрел по темному коридору, толкая одну дверь за другой. За дверьми обнаруживался то буфет, правда совершенно пустой, то похожий на древнее чудище рояль под покрывалом. Наконец у самой кухни одна дверь не распахнулась от толчка. Митя с усилием оттянул закрывающий ее тяжелый засов: внутри оказались длинные пустые полки кладовой. Лишь на одной сиротливо притулились коврига хлеба и завернутый в тряпицу шмат сала – не иначе как запасы самого сторожа. Митя устало кивнул сам себе и побрел обратно к отцу.

Они волоком протащили сторожа по коридору: в свете глаз заглядывающих в окна пароконей Митя с отцом казались прячущими труп татями, но уж никак не законными хозяевами имения. Мужика не забросили, а скорее затолкали в чулан, как запихивают старый комод. Отец с усилием задвинул засов.

В глубинах погруженного во мрак разоренного дома быстро и воровато протопотали маленькие лапки. То ли мыши, а то ли… вовсе не мыши.

– С меня довольно! – Голос отца прокатился по давно привыкшим к молчанию коридорам, и тишина дрогнула, точно испуганно вслушиваясь. – Фамильных призраков, портретных выходцев, домовых… – многозначительно повысил голос отец, – и прочих заинтересованных лиц, как гражданских, так и потусторонних, убедительно прошу до утра не тревожить. Иначе… сожгу тут все. – От звучащей в этих словах угрозы дохнуло холодом даже на Митю.

Тишина… да, ошибиться было невозможно, тишина притихла. И затаилась.

– Надо пароконей в конюшню… – устало начал отец и тут же оборвал сам себя: – Нет. Прямо сюда, в комнаты. Здесь уже хуже не станет, а из конюшни они к утру… испарятся.

Митя кивнул и побрел обратно в гостиную, борясь с желанием лечь на пол и свернуться калачиком. Осовело похлопал глазами на заглядывающие в окно железные морды – мысль, как перетащить пароконей через подоконник, тяжело перекатывалась в усталом мозгу. Наконец он встряхнулся и, в который раз уже перебравшись через подоконник сам, повел скакунов к двери. Створки парадных дверей глухо бухали – за ними уже возился отец, снимая многочисленные замки.

Старый паркет пронзительно затрещал под стальными копытами.

– А сейчас – в кровать! – скомандовал отец, заводя пароконей в громадную, как и все здесь, гулко-пустую залу, служившую прежним хозяевам то ли для парадных обедов, то ли для скромных деревенских балов.

Кроватей в имении так и не нашлось – ни одной.

Солнечный лучик теплой лапкой погладил лоб. Посветил в глаза – горячая краснота под веками заставила только прикрыть лицо локтем. Тогда нахальный лучик заполз в нос.

– Ааапчхи! – Митя содрогнулся всем телом.

«Буууунг!» – ответил под ним старый рояль.

– О Боже! – не открывая глаз, Митя попытался нырнуть обратно в сон.

Бамс!

«Буууунг!» – на стук затылком об крышку рояль отозвался снова.

Митя глухо застонал и глаза все же открыл, уставившись в высокий, некогда белый, а теперь серый от пыли потолок с узорной лепниной. Он лежал на рояле, отчаянно болели спина и бока, и… испытывал совершенное довольство человека, чьи мрачные ожидания полностью сбылись. В этой провинции жить попросту невозможно! Митя еще полежал, разглядывая заржавленный крюк, торчащий из лепного плафона в потолке. Каких же размеров была сама люстра и где она висит теперь? Ломота в лопатках стала вовсе невыносима, пропотевшее за долгую дорогу и тяжкую ночь тело чесалось, так что он сбросил сюртук, которым укрывался, и сполз с рояля.

Темная груда на составленных в ряд стульях зашевелилась, и отец тоже сел, уронив сюртук на захламленный пол. От каждого его движения с облезлой обивки стульев поднималась пыль и сыпалась побелка. Нагибаясь и потягиваясь, чтоб размять стонущие мышцы, Митя только порадовался, что сам выбрал рояль.

– Надеюсь, хотя бы водопровод здесь работает.

– Да колодец-то еще поди поломай.

Отец сполз со стульев.

– Ко… колодец? – начавший приседать Митя так и застыл на полусогнутых ногах и с вытянутыми вперед руками.

– Не ожидал же ты и впрямь найти здесь водопровод? – ехидно хмыкнул отец. – В имении, да еще заброшенном?

– У Белозерских есть, – мрачно буркнул Митя. Бабушкино имение на Волге – единственное, где ему случалось бывать.

– Раньше, небось, ведра прислуга таскала. От колодца. Должен быть там, – прикинул отец и, не затрудняя себя походом к дверям, просто вылез в освобожденное от глухих ставен и тоже разбитое окно.