Мовсес Оганян - Изолятор

Сейчас же я стоял в ровном строю потенциально заражённых и думал о том, что уже месяц каждый мой день начинается одинаково. Наши защитные костюмы можно было снимать только на ночь, когда палаты закрывались и обрабатывались безвредным дезинфицирующим средством. Каждый день я вставал, умывался, надевал защитную мантию, шёл на осмотр, завтрак, потом сдавал анализы, принимал лекарство, ходил по врачам и бездельничал вечерами. Только тут я понял, зачем люди придумали праздники и дни рождения. Чтобы хоть как-то отличать херовы дни друг от друга. Чтобы иметь возможность в обычный, ничем не примечательный день, делать вид, что все вокруг менее дерьмово, чем обычно. «Николас Баддс – циник до мозга костей, ужасный пессимист и невыносимый зануда» – пафосно произнёс голос в моей голове. Я не удержался и элегантно поклонился доктору Вайлдсу, который диагностировал моё состояние новейшим сканером здоровья.

– Мистер, Баддс, не двигайтесь, вы опять задерживаете нас всех.

– Прошу прощения, доктор, я совсем забыл, что тут ничего не должно происходить, иначе вдруг наше существование здесь станет менее ущербным.

– Перестаньте, у вас лучшие условия в стране.

– Благодарю! Всегда мечтал ни с кем не контактировать и в девять пятнадцать утра стоять перед взрослым мужиком в халате, который только и думает о том, чтобы опробовать на мне свои новые игрушки.

Я насмешливо смотрел на доктора Вайлдса в ожидании ответа. Его грубо выпирающий, тонкий нос казался ещё длиннее из-за его худобы, но в остальном черты лица были правильные, карие глаза устало, без эмоций смотрели сквозь меня. Он выглядел довольно молодо, только лёгкая проседь напоминала о его возрасте.

– Мы храним ваше здоровье, – покачав головой, сказал доктор Вайлдс. – только здесь вы можете…

– Брехня! – Барри резко и уверенно прервал доктора. – Вы что-то задумали, и мне это не нравится. Я уверен, что здоров, я чувствую свое тело лучше, чем все ваши навороченные приборы вместе взятые.

Барри. Настоящий сорвиголова, если уж сталкиваться с такими по жизни, то только по одну сторону баррикад, иначе несдобровать. Об этом настойчиво говорил его мощный подбородок, и ему вторили упрямо сжатые тонкие губы. Его удивительно светлые серые глаза резко контрастировали с чёрными, как сама тьма, волосами.

– Я не знаю, зачем вы держите меня в этом сраном изоляторе, но я обязательно узнаю, – произнес Барри, смотря доктору прямо в глаза.

Хм. Изолятор. Неплохо. Если я выживу, то обязательно напишу об этом книгу и назову «Изолятор».

Тем временем Барри продолжал препираться с доктором Вайлдсом.

– Мистер Хант, если вам наплевать на своё здоровье, то мы не можем позволить вам оказаться носителем вируса и заразить кучу народа.

– Поэтому в наших камерах установлена система, которая за пять секунд герметизирует камеру и подаёт в неё нейтрализующий газ?

Доктору явно стало не по себе, он не сразу ответил и тревожно оглядел весь наш строй.

– Док, это правда? – конечно же, именно я нарушил затянувшуюся тишину.

– Да, Николас, эта модификация внедрена в связи со спецификой вирусного поражения.

– Вы говорите, как робот, док. Обычно за искусственно усложнёнными формулировками прячется нечто неприглядное.

– Николас, неприглядно – это когда заражение у пациента доходит до второй фазы, он начинает сходить с ума, и его жизнь зависит от того, насколько темны его самые тайные уголки сознания. На моих глазах пациент разбил голову одного нашего санитара об раковину, а второму сломал обе ноги голыми руками, вывернув его суставы против естественного роста, затем он начал рычать и биться лицом об зеркало пока не потерял сознание от потери крови. Так что я даже не сомневался, принимая решение установить у нас защитную систему. К слову, мы ей воспользовались лишь однажды, – он посмотрел на Барри с явным удовлетворением от того, что после его речи от недовольного выражения на наших лицах не осталось и следа. – Верно, мистер Хант? Может вы поделитесь с группой, как нам пришлось вас «успокоить», притом, что второй фазы заражения у вас ещё не наблюдается?

– Мне нечего рассказать, доктор Вайлдс, вы заперли меня здесь и ждёте, что я буду вашим покорным подопытным кроликом?

Доктор молча продолжил осмотр, он неплохо справился с нападкой Барри, но всё же не смог сохранить невозмутимый вид.

Никогда не был знаком с кем-то вроде Барри, он грубый, постоянно угрожает персоналу клиники, а однажды ухитрился взять в заложники санитара, никто так и не понял, как он смог открыть дверь своей палаты. А еще на каждое событие у него найдется своя теория заговора. Чистой воды параноик. Опасный параноик. Но при этом у него нет жестокости в глазах, он очень харизматичен и буквально притягивает к себе женщин, я вижу, как медсестры наблюдают за ним, одна даже случайно заглянула к нему в душ, но ее вовремя остановила старшая медсестра. Меня так глазами не пожирали даже те, кому я подарил коллекционное издание своего романа «Непроходимая пелена». Честно говоря, мне кажется, что они его даже не прочитали, и относятся ко мне, как к забавному, но странному мужчине средних лет, к которому забираться в душ стоит только, когда рядом нет никого вроде Барри.

Размышляя, я продвигался по очереди в защитном костюме. Сзади меня шёл Филлип, ему уже шестьдесят четыре года, во время первой волны заражения у него умерла жена. Он был довольно приятным, добрым, и, несмотря на возраст, крепким старичком. Стоило мне на секунду остановиться, как я услышал его насмешливый голос:

– Мистер Баддс, вы так и будете стоять или все же перестанете утомлять всех своей медлительностью?

– Извини, Филлип, я забыл, что для тебя каждая минута может стать последней.

– Николас, если бы вы двигались столь же быстро, как вам в голову приходят ваши искрометные замечания, цены бы вам не было.

– Филлип, вряд ли запеченный картофель убежит от тебя, если я поразмышляю еще пару минут, стоя в очереди.

– Я не хочу оставить ему ни единого шанса.

Добряк Фил. Если бы не всепоглощающая печаль в его глазах, он был бы очень обаятельным. Но стоит только отвлечься от его слов и внимательно посмотреть на него, как станет ясно, он уже давно мертв внутри и не понимает зачем живёт. Я видел множество людей на грани – наркоманов, готовых продать своего ребенка за дозу; мужей, в порыве гнева убивших своих жен; матерей, которые из-за невнимательности потеряли своих детей – но ни у кого я не видел столько безнадежности во взгляде. Вся его жизнь была ради любви. Никогда я не видел человека столь романтичного, столь поглощенного любовью. Но как раз он полностью отражал обратную ее сторону. Филлип был счастливейшим человеком, пока рядом была его жена Рози, но, когда она умерла, он в мгновение превратился из жизнерадостного старичка в безжизненную груду мяса, натянутую на хилый изможденный скелет.