Сергиуш Ивлев - Кандалы

"Ему, наверное, власть ударила в голову,

Приобретенный синдром командира".

"А этот точно блядун, улыбается! Да пошёл ты!" – мысленно сказала она другому, вертящему шеей в направлении идущей девушки.

Она пришла на "Башню" – так называлась рокерская тусовка возле кафе "Башня", и присев на лавочку, стала запивать пивом сигаретный дым.

– Ленка, привет! – материализовался рядом некто Керя, заглянув в домик ее мыслей.

– Привет, – вышла она навстречу сквозь хитросплетения каких-то проводов, сквозь многолетний хлам и бардак, обычный в её сознании. – Как жизнь?

– Та как? Двигайся, двигайся, танцуй со мной! – ответил, смеясь, парень.

Ему было около семнадцати. Прямые волосы на его голове разделялись на две стороны аккуратным пробором. Вот далеко не полное его описание.

– Слушай, у тебя "винт" есть? – спросил он украдкой, как бы невзначай, глядя по сторонам.

– Есть, куба три, – ответила девушка.

– Ништяк! Банчишь? – спросил парень.

– Четыре гульдена куб, – ответила она.

– Ну, сейчас, кореша подойдут – Хромой и Андрюха "Тело", – осклабился Керя.

– А "кухня" не нужна? – спросила Лена.

– "Кухня" всем нужна, кто готовить умеет,– усмехнулся парень. – Вот и чуваки идут. Сейчас поболтаем. А ты чё, слазишь? – безразлично спросил он.

– Я вылазию! – огрызнулась она. – "Прайс" нужен.

Подошли отсутствовавшие и поздоровались.

– Ну что ты, сын булочника, пробил "драгс"? – спросил Хромой.

– Чуваки! – торжественно произнес Керя. – Продается препарат "первитин". Четыре гривны за куб. Разве это дорого? Берите, господа, а то разберут. Фирма надежная, препарат рекомендован украинской ассоциацией наркологов.

– Пошли в подъезд, попробуем. Бабло есть, – пробурчал Тело.

Дверь подъезда захлопнулась, и вскоре лифт высадил искателей новых ощущений на четвертом этаже.

– Мне шесть точек, – сказал Андрей.

– Давай руку, – Лена начала набирать жидкость из "пупыря".

Тот подал полную руку, на которой отчетливо синело три сантиметра на сгибе локтя. Похлопав по руке, девушка ввела раствор, Андрей сжал руку с ваткой и откинулся на гостеприимные по случаю своей полной неподвижности ступеньки лестничного марша.

VIII

Я начал двигаться, чтобы согреться.

Дмитрий Ревякин

Небо было синим, как эмалированный бак с манной кашей. Так сказал Поэт. Он увидел солнце и одинокую птицу, парящую под облаками, купающуюся в волнах лазури. Птицу, не знавшую преград, но несвободную. Облака обнимали вершины утесов и надвигались на него. Тело чайки – да, это была чайка – задрожало от возбуждения полета и, не выдержав, птица понеслась в клочья белой пены, струящиеся туманами и ласкающие отроги скалистых гор. У чайки перехватило дыхание, едва она оказалась в кипящем молоке облаков. Но тут они начали таять.

***

Рядом откинулось тело…

***

Он видел себя волком. И ноги у него были волчьи. И нёсся он быстро, лишь кусты мелькали да ветки хлестали по поджарым бокам. Он гнал по траве стаи солнечных зайцев. Ноги несли и несли его по лесу, но вот он упал на спину и увидел яркий свет солнца, пробивающийся сквозь ветки. По шерсти потекли алые струйки, спекая кончики шерстинок в грязно-бурые клочки. А в память врезалось воспоминание о сухом щелчке ружья, нескончаемым потоком эха стоявшем в ушах.

***

– Ах, вы ж гадские наркоманы! – заорала женщина, вышедшая из квартиры вынести мусор и узревшая двух ребят, лежащих прямо на лестничном марше и парочку, стоящую рядом. – Я сейчас милицию вызову!

– Пошла к черту, дура! – огрызнулся Хромой.

Вся четверка быстро ретировалась и спустилась в лифте на первый этаж.

– Ну, как? – спросила Лена, вглядываясь в лица "двинувшихся".

– Класс! Раствор – бомба! Спасибо, Ленка! – сказал Керя.

– Да, ништяк! – подтвердил Андрей.

Они шли вдоль по улице…

IX

Простите меня, если сможете,

Мне за мои дела достанется.

Когда на груди крестом руки сложите,

Для этого времени не останется.

Ты говоришь, что лучше, чем я,

Но не прожил бы жизнь свою снова.

А я бы прожил, потому что одна она у меня.

Все, это мое последнее слово.

Дельфин

Кто скажет, как долго всматривалась она в синее небо с редкими облаками перед тем, как нажать на курок? Как цедила это шиферное небо чайной ложечкой? Как обнимала это солнце и целовала его горячие щеки? Как виновато улыбалась луне и отвернулась от звёзд, не совладав с собой. Как пробежались они привычными дорожками – хрустальные, минеральные. Как мало человеку нужно, и как много он хочет. И даже зайчики по ступенькам бегают праздничные. В новеньких костюмчиках из черного бархата и высоких шляпах, в непременно белых перчатках и с тросточками. Прямо как белые кролики – солнечные зайчики. Весь мир живет и радуется, как пьяный водитель за рулем трейлера. Все чудесно, но холод оружия выводит из задумчивости и тихо напоминает: Пора!

Пора открывать дверь,

Пора зажигать свет,

Пора уходить прочь,

Пора!

Нора? Где? Куда тут юркнуть? Где спрятаться и в какой уголок забиться? А зачем? А.., пора? Ну, раз надо, значит, так тому и быть.

Подняв глаза вверх и простившись со всеми; пальцы мягко нажимают курок. Или не курок, а кнопку звонка – какая разница?

Но никто не выходит из квартиры.

"Вот не выйдет никто, и останешься опять одна, – думала она. – Нашёлся единственный стоящий парень, а я, дура, упускаю его. Какого хера шлялась где-то?! Скажет: "Да пошла ты, наркоманка!"

Слезы навернулись на глаза, свернулись в творог.

"Бросит – всё равно завяжу!"

"Что ты завяжешь? Шнурки на ботинках? Или шнурок на запястье?"

– Да пошли вы! Brainkillers – я вас знаю!

Она достала из сумочки сигарету.

"Вот оно, последнее, что осталось. Последнее напоминание о прошлой жизни. Раз дома нет никто, покурю и буду ждать. Сдохну под дверью, но буду ждать…"

"И тени в зеркалах останутся блуждать,

Любить и ждать…"

Х

Я взрываю косяк, я уплываю вдаль,

На моих ладонях пылью остается шмаль.

Меня манит чернота, меня зовет город мой…

Дельфин

Тьма опускалась на город…

Зажигались фонари и лампочки в квартирах. Пустели дороги, лишь редкие машины проносились, не стесненные автомобильной толчеёй. Стихали какофонии будней, зато редкие звуки становились выразительнее. Капала вода, сочась из непрочного шва водопроводной трубы.

Стало непринужденно, мягко и легко, спокойно и никак. Пряный запах конопли разносился по лестничным маршам, исследуя стены и подоконники, окна и двери. Откуда-то сквозило. Кого-то унесло. Что-то оторвало. А что-то осталось и не хотело отпускать.

Будничные жильцы смотрелись в ящики в своих личных сотах. Но в отличие от пчел, немногим жизнь казалась медом.

Где-то хлопали двери, как беззубые пасти с высохшими лакированными деснами. Изредка слышалось мерное движение лифта – хоть кто-то в стране работает бесплатно. Приятно… Звуки были такими отчетливыми и отрегулированными, что недурно ложились в тональность уходящего вечера. А глаза стеклянно смотрели в одну точку сквозь дым, который давно рассеялся…