Александр Коренной - Тень Луны

– Системы расчета, которыми мы располагаем, позволяют совершенно точно определить траекторию полета метеорита и указывают, что от Земли он пролетит на абсолютно безопасной дистанции, – вещает как по заученному профессор. – Его путь будет проходить мимо Луны справа по отношению к Солнцу, и расстояние от траектории полета до спутника рассчитано нашими экспертами в 20 – 25 тысяч километров. Наши уважаемые телезрители и все граждане Земли поймут, что даже для космоса это большой запас. Таким образом, Луне тоже ничего не угрожает.

– А если вдруг предположить, что метеорит столкнется с Землей или с Луной, – не унимался американский телеведущий, явно косивший под Ларри Кинга. – Какие могут быть последствия для всех нас?

– Моделировать последствия в невероятной ситуации я бы поручил писателям-фантастам, – с добродушной улыбкой отвечает чувак из NASA, давая понять, что предположенная вероятность исключена, и они там, в звездной организации, все контролируют. – Все-таки замечу, что диаметр «Зодиака» составляет три тысячи метров, что почти в сто раз превышает знаменитый Тунгусский метеорит.

– Пожелаем «Зодиаку» счастливого пути мимо нашей планеты, – успокаивающе резюмирует ведущий, – а сейчас….

Я отключаю внимание от дальнейшего содержания телепрограммы и подхожу к окну. Поднимаю взор на ночное небо, вбирая его силу и величие скрытых им тайн. Растущая Луна приветливо встречает меня, а я любуюсь ее яркой, такой же растущей красотой. Тебе ничего не угрожает, слышишь, милая? Так говорят в NASA, и так говорю тебе я, младший лейтенант Рудный. Не угрожает, пока я с тобой.

Но свети нам, пока мы спим. А если не спим, то ищем истину в темноте.

Спокойной ночи….

Общее количество погибших в Сырецком концентрационном лагере за годы

его существования оценивается в 25 тысяч человек. Сырецкий концлагерь был местом, где содержались обреченные на смерть.

Из книги Е.Евстафьевой «Бабий Яр: Человек, Власть, История» .

ЛИНИЯ ЗАЩИТЫ

Просыпаюсь под хит «To The Moon and Back» от Savage Garden, закачанный себе еще вчера

в качестве мелодии будильника, с ощущением главного события дня. Я был бы счастлив, если бы

к нему добавилось сегодня и обнаружение Лены Соколовской, живой и невредимой, но тут уж как получится. Одно же должно обязательно произойти, и я к этому готовился последние полгода, а по-справедливому, последние пять лет.

Через два часа защита моей дипломной работы. Иваныч знает, что я не включусь в служебные дела раньше обеда, с пониманием отпустил меня и пожелал успешно отстреляться, Димка пообещал, что с телевидением договорится сам, чтобы я не волновался, а я стараюсь сейчас, когда остается совсем мало времени, сосредоточиться на материале. Попивая ароматный кофе (есть не хочется, кусок не идет в горло – нервы), пролистываю страницы толстой папки. Я закончил «дипломку» еще два месяца назад, но ее содержание постоянно было со мной, создавая воображаемые картинки истории в моей голове.

И в эти минуты я просматриваю набранный текст, прокручивая сюжет великой трагедии моей родины. То, что навсегда останется кровавой полосой всемирной истории. Тема исследований глубины моря из человеческой крови и слез. Но я сознательно взялся именно за нее. Я не мог поступить иначе.

Сырецкий концентрационный лагерь. Трагедия Бабьего Яра в Великой Отечественной Войне. Как историк, я изучил отрезок событий 1942-1943 года в моем родном городе, происходивших вокруг этого знакового места, где фашисты уничтожили десятки тысяч людей. Там остались душа и тело моей прабабушки по материнской линии, Катерины Марковны. Ее забрали в лагерь фашисты в сорок втором, и оттуда она не вернулась. Именно ей я и посвятил свою дипломную работу.

– Маленькую маму, твою бабушку, спрятали соседи. Ей пять годиков было, когда бабу Катю арестовали гестаповцы, – рассказывала моя мама. – Обвинили в помощи подполью и отправили в Бабий Яр, в лагерь. Так она там и пропала, навечно.

– Хорошая тема, которая тянет даже на кандидатскую, – заметил полгода назад Орест Михайлович Полумянный, доктор исторических наук и заведующий кафедрой новой истории, когда я представил ему тему диплома для предстоящей защиты. Просмотрев содержание, он одобрительно подрезюмировал.

– За серьезный вопрос берешься, Рудный. Тема незаезженная и, на самом деле, недоисследованная, хотя и занимались ею разные специалисты. Попробуй. Я же, с твоего позволения, буду ее куратором.

И я попробовал. Сто двадцать шесть страниц вордовского текста, двести тридцать копий фотографий несчастных людей, которые связали навсегда свою судьбу с этим местом.

Местом, увековечившим смерть.

Я три месяца, перед тем, как уйти в оперативники, прорабатывал тему. Получив доступ к архивам, ознакомился с сотнями документов. Не ленился, разыскивая материалы, оставленные людьми, чудом выжившими в аду концлагеря и получившими новое рождение после побега или освобождения. Погрузился в чужие воспоминания, доверенные на бумаге потомкам, об ужасах, сотворенных с моими соотечественниками времен Второй Мировой. Покрывался потом, читая о жестоких деяниях оккупантов. Осмысливал поступки и ощущал волю к жизни тех, которых фашисты насильно затолкнули в очерченный круг смерти. Немногим удалось обратно перешагнуть черту этого проклятого круга. На их показаниях я и построил свое дипломное исследование.

И, конечно, хотел зацепиться за след судьбы прабабушки Кати, но тщетно. Ни в каких материалах не удалось отыскать упоминаний о ее участи. Поглощенная Злом жизнь молодой девушки, к счастью оставившей после себя жизнь своих потомков.

Когда я подошел к университетской аудитории, где через полчаса должны были начаться защиты студентов, то ощутил, как повеяло статусностью предстоящего испытания. Сегодня предстояло доказать, что мы достойны знать свою историю. И почетный диплом историка найдет его обладателей.

И меня, безусловно. В том, что защищусь, я не сомневался, но хотелось, чтобы комиссия по-особому оценила титаническую, как мне самому казалось, работу. Выделила ее из других. Да, я тщеславен и борз, да, я хочу быть первым во всем! Что там говорить, остальные ребята взяли темы полегче, накатать которые можно было, не отрываясь от компа. А между тем мандраж нагло закрался мне за шиворот и в коленные чашечки, и тихо нашептывал в мозгу: «Эй, чувак, ты сильно крут, да? Ну-ну».

Началось. Один за другим в аудиторию заходили и выходили сокурсники с удовлетворенными лицами. Наконец….

– Рудный!

И я оказываюсь перед дипломной комиссией, почтенно, как совет старейшин, восседавших посреди комнаты. Воздух пах строгостью ее величества Истории, и я глазами очертил свое место – на стуле перед командой ученых в костюмах. Кто же передо мной?