Сесиль Монблазе - У коленей Ананке

Но тут ее внимание отвлекло появление трех сестричек и матери, ввалившихся безо всякого на то уважения прямо к Высшему, или же Любовнику, как они без соображения с собственным стыдом, его называли.

– Вам что-нибудь требуется? Геры нет, – произнесла она, поправляя фибулу на плече, которое чересчур сильно оголилось из-за танцев во время пиршества и возлежания в полупьяном виде в одной и той же позе.

– Не обессудь, дорогая, – промолвила Лахесис, подводя мать к молодой богине. – У нас тут дело есть. Недостача.

– Что-что? Кто-то украл жребии?

– Да кому они нужны, – хохотнула Клото.

– Тсс, тут старшие говорят, юная леди, – злобно поджала губы Атропос и неожиданно быстро вынула из-за складок кринолина свои знаменитые ножницы, легким взмахом отсекая от челки сестры особо яркую фиолетовую прядь.

Атропос спокойно продолжала:

– Моя мать, эта суетная женщина, одно время поправшая доверие твоей высокородной матери и сестры Верховного, с помощью Афродиты и Эрота заставив его заинтересоваться ее худым телом…

– Пожалуйста, без подробностей, – взмолилась несчастная богиня, перебирая грязными ногами по чисто надраенному харитами полу. Хариты визжали и, крутя в воздухе ногами, выжимали все новые и новые капли воды, которые, если верить слухам, поступали прямо на Низ в виде кислотного дождя, предварительно перед этим промыв корпусы железных летающих штуковин и еще больше загрязнившись.

– …Позднее, как ты знаешь, вот эта несчастная богиня родила нас, еще более несчастных, вынужденных сносить нищету, раннюю старость, заниматься неблагородными занятиями и интересоваться жизнью жалких тварей с Низа, не в обиду будь сказано твоему благородному супругу, Гебо, – продолжала как по-написанному Лахесис. – Так вот, обеднев и окончательно износив свое одеяние, в противовес всем общепринятым обычаям…

– Короче, – произнесла Младшенькая, позевывая.

– Да, износив одеяние до еще более короткого состояния, чем было раньше, она вздумала потратить драгоценную пряжу… И как ты думаешь, каким путем? Умыкнув! – погрозила Лахесис в потолок, на котором красовалось мозаичное изображение Времени, отца короля-Любовника, пожирающего одного из своих, надо полагать, непослушных, как и три сестры, детей, и продолжила, переходя на крик. – С прялки! Самый красивый сорт пряжи! Чтобы! Залатать! Прорехи на своем платье!

– И о чем она только думала… – скучающе и притворно одобрительно пожала плечами Геба, вертя в руках золотой сосуд.

– Вот именно, – отозвалась Лахесис и поискала глазами сестер. Клото хихикнула и отвернулась, пробормотав: «Чем короче платье, тем лучше», а Атропос в очередной раз развернула парасольку, выражая крайнюю степень возмущения.

– Согласно поручению Высшего, я явилась сюда за пятьюдесятью дополнительными жребиями для любой случайной души, что придет завтра с Подпола, – закончила Лахесис. – Ты же знаешь нашу мать, – прибавила она, – и ее странные способы расплачиваться с понравившимися ей смертными тварями, с помощью высокой судьбы. Она обязательно не упустит свой шанс и начнет мухлевать и подтасовывать выбор. Еще под ее началом ходят сообщники-ветра, сейчас ее любимец, Нот, вообще распоясался с этими беженцами. Кто-то хочет крупную войну? Вторую Троянскую?

– Н-нет, – вздрогнула Геба. Хариты остановились и всплеснули руками, побросав швабры на пол.

– Вот и я о чем говорю, о Гебо. Позови отца, умоляю, пусть он сочинит пятьдесят дополнительных судеб для одной из душ.

Геба молча покосилась на спящую рыжую бороду властелина миров, мерно подрагивавшую в такт дыханию. К сожалению, спал владыка весьма редко, и за время сна случалось, что какие-то боги, пользуясь вседозволенностью, губили Вселенные, вмешивались в судьбы мира или порождали новых богов на чью-нибудь радость или погибель. Как-то, когда он таким же способом заснул, из его головы родилась Ткачиха, которая позже основала Элладу и в непомерном самомнении решила распространить языков на ее жителей, из-за чего потом, после завоевания турками эллинского народа, негодовал весь Верх, и сотрясалась гора со дворцом от воплей бессмертных, вынужденных каждые несколько небесных секунд выслушивать отдаленных пространством крики муэдзинов. Тут наша богиня поняла, что, скорее всего, разговор с бывшим любовником и киданием им грозовых пучков в ее сторону с последующим тлением и без того редких волос на ее голове откладывается, и облегченно вздохнула. Она знала Гебу.

– Я сама напишу эти судьбы, а вам потом выдам. Или… – Она нерешительно пожала плечами. – Я сегодня в хорошем настроении. Буду сочинять вместе с Харитами. Или вот… Попо, Кло, вас не затруднит немного поиграть со мной в фанты? Давайте писать у каждой из нас на лбу какую-либо прежнюю историю, которая уже была и неинтересна, а другая будет отгадывать. Нет?

Кло захлопала в ладоши и покрутилась на одной ноге, облаченной в балетку. Пол предательски заскрипел, но упасть на него Кло не смогла, будучи подхвачена одной из Харит.

– Соглашайся, Кло, ты хорошо себя зарекомендуешь. Можешь потом потребовать перевода из отдела судеб. Будешь жить с нами.

Аторопос нерешительно подняла руку и спросила:

– Писать можно что угодно?

– Да, дорогая, хоть второй свиток этого… как его… – поморщилась Геба.

– «Войны и мира», – сказала Атропос. – Ура.

Через минуту за столом сидели мать, три дочери, Геба и пятнадцать харит, вовсю выдумывая новые сюжеты. За неимением пергамента писали прямо на воздухе; письмена, выводимые Гебой, прямиком поступали к Златокудрому и его гарему, а те переправляли их на землю поэтам, художникам, гейм-девелоперам, наконец.

– Меня очень сильно любят женщины? – напрягала воображение одна из харит.

– Эй, дорогая, как тебя там, не забывай, что эти жребии – карательные, – наставительно произносила Лахесис и пихала локтем мать.

– Хорошо. Меня очень сильно любят женщины, и одна из них меня убила, – вздыхала харита.

– Нет, милая, это не Орфей, – поправляла ее Атропос и умильно улыбалась, вздыхая в изображенный на парасольке потрет молодого красавца.

– Ну ладно, меня не очень сильно любят женщины, тогда я… – заново начинала харита.

Когда Лахесис понесла полную, верхом набитую сумку на привычное всем место, а мать пыталась заново закрепить серебристую пряжу, вздыхая о своей бедной и не к месту подранной тунике, наступила заря нового дня. Эос легко и быстро в своей розоватой одежде пробежала высоко в небе, и Клото несколько раз чуть не поймала ее за полы платья. Розоперстая, точнее, Розово-пестрая в своем бандажном платье с эффектом омбре, смеялась и отпихивалась, а вдалеке уже виднелась экскурсионная группа из подпола, ведомая сумрачным Жрецом, который, очевидно, так и не удосужился выспаться, выпив почти полную бочку амброзии на пиру. Наступала жара из печки, в которую подбрасывал углей сам Мертвяк, чей злобный хохот раздавался снизу. В Подполе с каким-то отвращением скулил Кербер, в которого попадали угольки и заставляли его бегать вокруг собственного тлеющего хвоста. Жара поднималась ввысь, выталкивая несчастных экскурсантов прямо к престолу, точнее, скромному деревянному стулу матери, на коленях которой вместе с веретеном уже разместился уменьшенный до человеческих размеров ворох дочерей.