Сесиль Монблазе - У коленей Ананке

Жрец, поравнявшись с ними, сноровисто протолкнул две упирающихся и орущих души, похожих на яркие всплески светлой жидкости, в чьих очертаниях было довольно трудно уловить человеческую плоть.

– Как мало праведников, – заметила Атропос, поджав губы и вглядываясь в контуры фигур. Одна из них отчетливо вырисовывала вокруг себя священническое одеяние, но какой тот балахон был веры, сказать было затруднительно.

– Я надеюсь, что он сикх, – промолвила Кло. – Обожаю бороды.

Несмотря на праведность, души не слишком-то радовались переходу из вечных сумерек Подпола в мир и отчаянно пытались ухватиться за воздух, бывший на Верху аналогом земли – зернистую субстанцию возле ног матери-богини, из которой по временам на ее ноги поднимались зловредные муравьи грехов. Другие души, все покрытые синеватым налетом, как бы от некоей восточной курильницы, стояли рядом и тихо переговаривались. Они были связаны длинной золотой лентой, обмотанной вокруг левой руки жреца и закрепленной на их шеях. При малейшем движении одной души вторая получала серебристый синяк возле сонной артерии и хмуро встряхивалась. Две праведные твари тем временем были свободны в своих движениях, но скованны стремлением подниматься все выше и выше. Казалось, что бы они ни делали и как бы ни цеплялись друг за друга, их потоком верхнего воздуха должно было отнести как раз на уровень глаз богини, минуя ее голые колени и неугомонные руки. Три дочери с завистью следили за полетом праведников, которые тихо шуршащими голосами интересовались друг у друга:

– Но мы встретимся?

– Когда?

– Потом, когда эта благородная старая женщина нас отпустит.

– Нет, и я… Я не помню тебя.

– Почему? Я-то тебя отлично помню.

– Тогда я много выпили… Из этой реки. И это мое последнее воспоминание.

– Ну и зачем ты это делали? Ты же знали, что она отнимает память, ну как же так…

– А что, если я при жизни были пьяницами, и это был мой единственный грех?

Жрец сурово уставился на переговорщиков, взмывая к очам богини вместе с ними. Его козлиная борода тряслась и задевала за золотую цепь, звонко шелестевшую в эфире и натягивавшую все сильнее грешные души, заставляя их из синих превращаться в тускло-серебряные. Ему не нравился этот спектакль, но что поделаешь. Когда-то он был царским сыном на земле, но в свое время один из богов похитил его на Верх, случая проходя по дворцу и наблюдая за тем, как он поет – оказалось, что ему нравились земные песни, но вместо вечного детства ему пришлось состариться из-за слишком тесного общения с землей на службе по препровождению душ из Подпола на Верх для лотереи. Их нечистое дыхание отняло у него голос, право на личную жизнь и престол в Низу, а больше всего он мучился, когда ему пришлось собственного отца отправить к богине для того, чтобы он вытянул жребий мухомора, ибо его папаша обожал яды и как-то сам от них отравился. Братья и сестры его уже несколько раз приходили к богине, и он обожал самолично подводить их к предварительно подсмотренным им жребиям с тем, чтобы они выбрали худшие – так мстил Жрец за свою утраченную низинную жизнь в плодородной долине. Но эти два случая были скучны донельзя. Он уже и сам не помнил, что за праведники перед ним находятся, как вдруг…

Стоило одной из душ подлететь близко к коленям и разорванному подолу матери, как сидящая на них Атропос неожиданно вздохнула и упала в обморок, предварительно уронив парасольку, закатившуюся под ноги одного из грешников и подобранную им. Мать рванулась к зонту, согнувшись чуть ли не пополам и придавив Клото, но коварное средство от солнца катилось все дальше и дальше вплоть до самого Низа.

Жрец попытался привести в чувство девиц, особенно раздавленную весом матери Клото, и, вместе с подскочившей к нему легкой Лахесис со строгим пучком в волосах развернуть свиток.

– Дамы и господа! Души любезные! С помощью моей владычицы, девицы Лахесис, – девица согласна кивнула и привскочила в воздухе, подплывая к Атропос и подавая ей выуженную из кармана нюхательную соль, – я хотел бы сделать объявление. Вы только что вернулись с Подпола, где находились семь дней в раздумье обо всем пережитом вами на этом благодатном Низу, где жизнь человеческая претерпевает столько поразительных, интересных, но недолговечных событий. Кто-то из вас был нищим, кто-то деревом, кто-то душой дерева, а кто-то, – он закашлялся, – царем или собеседником богов. Сейчас вам надлежит сделать выбор сообразно вашей склонности, а потому желающие сделать его первыми да придут пред очи нашей госпожи и повелительницы, прямо наверх.

Души зашептались, причем самые грешные из них своими басами, похожими на звуки ударов о пустые бочки, немало повеселили Клото. Мать поморщилась – с утра от вина Гебы у нее болела голова. Правая рука ее выжидающе сжала прялку, готовясь после удачно проведенной процедуры выбора пустить разноцветную тесьму по краю неба. Тем временем пришедшая в себя Атропос внимательно вглядывалась в душу второго праведника, не того, что был в священническом одеянии непонятной веры, а другого, смутного различимого из-за тесно прилегающей ауры, что должно было обозначать высокий самоконтроль человека при жизни.

– Мне стоит прямо сейчас вытащить эти пятьдесят дополнительных жребия? – оглянулась мать на дочерей.

Атропос, чем-то раздосадованная, быстро покачала головой из стороны в сторону, как бы желая уничтожить саму возможность такого решения. Лахесис, однако, слегка оттолкнув сестру, выступила вперед и начала вытаскивать все жребии один за другим. Попо не могла противостоять более властной и влиятельной на Верху сестре, да и не хотела терять вид и состояние леди перед всеми присутствующими. Она только часто моргала, пытаясь не заплакать, и иногда отворачивалась, чтобы не смотреть в пустые глазницы души.

– Раз… два… три… пятнадцать… двадцать… пятьдесят, – подсчитывала Клото, сверкая глазами. «Эх, вчера хорошо потусили, – подумалось ей. – Геба была в ударе, конечно же. Как всегда после пира. Жаль, мать меня редко отпускает. И эта должность… Честно говоря, она меня мучает. Надо поговорить с харитами. Как там дела у Златокудрого? Разве не могу я поступить в его гарем и стать покровительницей гейминга, к слову. Не слышала никогда о том, что на эту вакантную должность пробуется хоть одна муза»…

Душа тем временем сделала движение тем, что у нее находилось когда-то на месте горла, посмотрела на священника и тихо прошептала:

– Только бы не животное, не корова, не свинья, кошка и собака может быть, лошадь – почему бы и нет? – только не у татарина, прошу вас, милые дамы, если уж моя судьба такова, то я хочу быть чем-то красивым, нет, не цветком, и не ланью, а вот арабским скакуном или супермоделью вполне… Меня так редко окружало что-то по настоящему привлекательное…