Денис Морозов - Вурдалакам нет места в раю

– Ну-ка, волчок, покажи настоящее личико! – посмеиваясь, проговорила дева. – Я пришла подлечить твои ранки.

Горихвост подпрыгнул и на лету кувыркнулся, но стукнулся лапами о низкий потолок и грохнулся на утоптанный пол. Он все же успел скинуть шкуру, и приземлился уже мужиком с переметной сумой на плече. Сума отлетела в сторону, и из нее высунулась рукоять Душебора с темно-зеленым камнем, зловеще поблескивающим в полутени.

Ярогнева расхохоталась над неловкостью пленника, но стоило ей увидеть оружие, как синий глаз ее холодно блеснул. Она быстро схватила сумку и завладела мечом.

– Это тебе не понадобится, – ледяным тоном произнесла она, пряча оружие подальше.

– Если б я думал сопротивляться, ты бы меня не удержала, – поморщившись, выговорил Горихвост. – Но я служил Дыю верой и правдой, и пусть он ко мне переменился, я-то ведь прежний!

– Не называй батюшку Дыем, он этого не любит, – строго велела царевна.

Она достала из заткнутой за гашник сумки берестяные коробочки с мазями и велела:

– Ложись на лавку! Сейчас мы тебя подлечим! И охать не вздумай, я и не такие ранки видала!

Горихвост забрался на деревянное ложе и сдернул рубаху. Ох ты, надо же, как все тело скрипит и ноет! На башке – шишка, на лапе – волдырь, на боках – синяки, на морде – царапины.

– Да на тебе живого места не найти! – рассмеялась Ярогнева. – Как себя чувствуешь, волчок?

– Великолепно! – бодро доложил Горихвост.

– Ничего не болит?

– Как же ничего? Все болит.

– Почему тогда великолепно?

– Раз болит – значит, жив, – объяснил Горихвост.

– Вот и шишка! На месте, – довольно заметила Ярогнева, ощупывая его голову.

– А куда она денется? Сколько через голову ни кувыркайся, раны сами от этого не пройдут.

Шишка жутко саднила, но ему пришлось стойко терпеть, пока дева втирала в нее мазь. Потом тонкие пальцы охотницы обработали его синяки, которых обнаружилось великое множество. Кое-где пришлось даже подвязать тряпицы, чтобы кровь не сочилась.

– Что ты морщишься? – расхохоталась Ярогнева, глядя на его перекошенную физиономию.

– Легко тебе смеяться, – недовольно откликнулся Горихвост. – А у меня слезу́ вышибает, когда ты пальцем тычешь в синяк.

– А что это за значки у тебя на спине? Их что, задом наперед накололи?

– Дед сделал наколку, когда я был маленьким. Оберег от дурной ворожбы.

– Помогает?

– Еще бы! Любые порча и сглаз отскакивают, как от заговоренного.

Ярогнева погладила ладонью край сброшенной длаки и проговорила:

– Удивляюсь, как ты не ободрал шкурку в чаще.

– Она почти новая, – с гордостью похвалился Горихвост. – Раньше у меня была другая – серая, в бурых подпалинах. Но я оказал услугу Великому Лиходею, и он подарил мне эту. Такой милости я и не ждал.

– Лиходей? Вот это новость! – удивилась охотница. – Даже я никогда не видела Лиходея, а ведь мой батюшка его подданный. И чем ты ему услужил?

– Спас лес от большой беды. После люди заключили с лесной братией договор: они не суются к нам, мы не суемся к ним. Смешно сказать, но мне же этот договор вышел боком: людям не нравилось, что я бегаю к деду в деревню, и они потребовали у Дыя… ах, извини, у Царя, чтобы он отселил меня. Раньше я жил здесь, в этой землянке. А после мне пришлось перебраться в самую глушь, в Волчьи Дебри. И логово мое теперь там.

– Вот почему мы с тобой не встречались. Даже я не забиралась так далеко, а ведь я лес вдоль и поперек обошла.

– Не удивительно: в Волчьих Дебрях сам черт ногу сломит, а уж твоя стройная ножка там и подавно завязнет.

– Моя стройная ножка может так въехать тебе в волчий лобик, что ты забудешь, как мясо жевать, и начнешь щипать травку со стадом овечек, – премиленько моргнула глазами охотница.

Горихвост на мгновенье опешил и принял виноватый вид. На прощанье она обернулась и с угрозой произнесла:

– И не вздумай сбежать. Я тебя из-под земли достану.

– Под землей только бесы сидят. Я не бес, – буркнул в ответ Горихвост.

15 вересня

Лихо-марево! Неужто настал час прощаться с жизнью? А утро такое чудесное! Лес перед восходом окутан туманом, но ветерок уже разгоняет его, и теплое солнце начинает расцвечивать край лазурного небосвода. Травы звенят от холодной росы, которая чище, чем вода в роднике. Где-то вдали голосят петухи, празднуя новый день. Только весь этот праздник не для меня. Суждено ли мне встретить вечер?

– Эй, приговоренный! Поднимайся. Пришли за тобой, – послышался снаружи мрачный голос упыря.

Есть ли смысл сопротивляться? Горихвост выбрался из логова, понурив голову. Его новенькая вотола из конопляной ткани смела полами ворох золотых листьев, устилавших поляну. Осиротевший без меча пояс болтался, приспущенный, под худым животом. Ярогнева больно кольнула его взглядом холодных, как зимнее облако, глаз. «Да, от такой пощады не жди», – подумалось Горихвосту.

Леший Распут перекинул через плечо сумку с волчьей шкурой и стянул ему запястья ремнем. Ладони занемели, но время ли жаловаться? Царевна подвела их к подножию Древа, вокруг которого уже собрались обитатели леса. Царь спокойно сидел на престоле, сжимая ладонью каменный подлокотник.

Ох, до чего сильны лапы у упыря! Щетина на его шкуре колючая, пихнет мимоходом – как наждаком пройдется. А Сиводур-то, Сиводур, так и пыхтит от усердия, даром что боги соображалки не дали. От этих двоих не уйдешь: Вахлак хлопнет крыльями, взмоет в воздух, тут и мелкая букашка от него под листом не спрячется. А великан двумя пальцами мне хребет переломит. Щелк! – и от Горихвоста одно мокрое место. Вот и думай, как выпутаться из беды!

Двое лесных стражей схватили Горихвоста за руки, прижали спиной к стволу Высокого Древа и начали опутывать веревками. Волот пошел было вдоль ствола, чтобы обмотать путы кругом, да Ярогнева, вишь, хитрая девка, его вернула – не обойти Мироствола вокруг, слишком долго топтаться придется.

– За корни веревку цепляй, дурень! – закричала на волота царевна, и лесной исполин виновато поник, опустился на колени и принялся возиться, завязывая узлы на торчащих корневищах.

Эх, за что ж вы меня так прижали?

– Ослабь путы, не то задохнусь! – попросил Горихвост.

– Еще чего! Захотел легкой смерти? – оскалил клыки упырь.

Натяжение веревок немного ослабло, и дышать стало легче. Горихвост оказался распластанным по стволу, как лягушка, на которую наступил бегемот. Пеньковые нити сковали его руки и ноги так крепко, что и пальцем не шевельнешь.

Высоко над его головой раскачивались огромные сучья древа. С них срывались пожухлые листья и спелые желуди, и падали на растрепанную шевелюру, украшая ее осенним венцом.

– Сам решил стать царем? – затрещала в ветвях русалка, не удосужившаяся спуститься на землю. – И над кем ты собрался царствовать? Над пепелищем, раз решил пробудить огнезмея?