Александр Миронов - Ультрафен

– Ну что же… Хорошо, – улыбнулся он ей. Кажется, эта девчушка все больше забирает над ним власть.

– Вот и ладно. – Юлия Петровна встала, пряча платочек в карман передника. – На кухне и продолжим разговор.

– Юлия Петровна, только у меня одна просьба, – Анатолий передал альбом Анечке, – дайте мне фотографию Юрия Максимовича. Я позже верну.

– Да возьмите, какую посчитаете нужной.

– Если можно, вот эту, на подножке КРАЗа. Я как понял, она последняя?

– Да вы что? – воскликнула Анечка. – Вот здесь, в конце, – открыла альбом на последней странице. Там находилась пачка фотографий в чёрном конверте ещё не вставленных в рамки альбома. – Вот, мы здесь всей семьей. А вот папка один на скамейке сидит в парке "Строителей". Этой весной я его сфотографировала. Такая подойдет? – она подала выбранную фотографию следователю.

На снимке Шпарёв был в костюме, в белой рубашке с расстегнутым воротом. Сидит нога на ногу, руки замком обхватили колено. День солнечный, однако, лицо у него задумчивое, взгляд устремлен вперед и, похоже, не на близлежащие предметы, а на что-то, чего даже солнечный свет не может высветить.

– Подойдёт, Анечка. Спасибо!

Юлия Петровна вышла на кухню. И Аня оживилась, всплеснула руками.

– Анатолий Максимович! – воскликнула она полушёпотом. – Я!..

Он вновь приложил палец к губам. Сдержанно улыбнулся.

– Тише, Анечка! Не надо так эмоционально.

– Да я!.. Я просто не знаю, как вас благодарить?.. Скажите, что для вас сделать и я, не задумываясь, сделаю!

– А вот тут вы, сударыня, не правы, – покачал он осуждающе головой. – При любых обстоятельствах думать надо. А сделать ты, пожалуй, кое-что можешь.

– Что? – девушка немного покраснела, поняв, что сказала что-то лишнее.

– Вернуть мне майку. Если она…

– Да я сразу же её выстирала! Вон она, на балконе…

Анечка, охваченная радостным порывом, поспешила на балкон. Отбросила тюлевую занавеску, прикрывавшую дверь, и тут же вернулась.

– Я её сейчас выглажу…

Анатолий, поднявшись, перехватил девушку за руку.

– Да успокойся ты, Анечка, не суетись! – улыбнулся он и взял из её рук майку. – Я на себе выглажу.

Аня растерянно и в то же время согласно закивала. По импульсивным движениям, по ясным горящим глазам было видно, что она в восторге, в эйфории от обожания к нему.

Феоктистов какое-то время залюбовался ею, не в силах отвести от неё глаз. Черты лица его смягчились, в уголках губ застыла счастливая улыбка. Он уже забыл о раскаянии, с которым шёл сюда.

Стук посуды на кухне вывёл из минутного гипноза.

– Анечка, проводи меня в ванную, – попросил он.

Та тряхнула кудряшками, не сводя с Анатолия влажных глаз. Взяла его за руку и потянула за собой. В коридорчике включила в ванную свет и открыла дверь.

– Прошу, Анатолий Максимович, – пригласила она, сделав мягкое движение рукой. Он улыбнулся и прошёл в ванную комнату.

Ванная была чистая, блестящей, наполовину выложенной голубой кафельной плиткой. В стену над водяным смесителем было вклеено вместе с плиткой большое зеркало. Анатолий, переодеваясь, смотрелся в него, погладил шрам под левой грудью от огнестрела. Над умывальником вымыл с туалетным мылом руки, ополоснул лицо холодной водой – оно горело. Потом промокнул руки и лицо о полотенце, висевшим на вешалке у двери, и стал натягивать тельник. Надев майку, пригладил её руками, улыбнулся чему-то. Надел рубашку.

23

Кухня была небольшой, как и многие "хрущёвки", куда после переодевания вошёл Анатолий. Холодильник "Бирюза" стоял у двери. За ним – самодельная тумбочка под мойкой. У стены – газовая печь, стол, скорее даже столик перед окном, четыре табурета перед ним. Посудный шкафчик, выходящий торцом к двери, стоял у противоположной стены.

По сравнению со старыми кварталами, в доме, в котором он сам живёт, здесь тесновато, не больно-то развернётся семейка даже в два человека.

Анечка поймала его за руку.

– Проходите, пожалуйста! – повлекла его к табурету возле шкафа. – Присаживайтесь!

На столе уже стояла большая сковорода с жареной картошкой. Тут же чашка с солеными огурцами и помидорами. Тарелочка с вареной колбасой, ваза с хлебом. Три десертные тарелки стояли по разным сторонам стола и перед ними лежали вилки.

Юлия Петровна ему первому наложила приличную горку картофеля в десертную тарелку.

– Кушайте, не стесняйтесь. Колбаску, овощи, хлеб. Уж чем богаты.

– Спасибо.

Анечка поближе к нему пододвинула колбасу и овощи. Как только он вошёл, она увидела на нём майку, треугольник которой выглядывал из-за отворота рубашки. Красный румянец еще больше окрасил ей щеки. Улыбка на лице была счастливая и застенчивая, что радовало и смущало Анатолия одновременно.

Какое-то время ели молча.

За кофе Феоктистов возобновил разговор.

– Так, Юлия Петровна, что там дальше с Юрием Максимовичем? Вы что-то о забастовке начали было…

– Да какая там забастовка, – усмехнулась хозяйка, но сосредоточилась. Чайная ложечка в руке стала рисовать контуры цветов на клеенке стола. – Шофера отказались выезжать в рейс на неподготовленных автобусах. Был задержан выезд на три часа. Подробности я, конечно, не знаю. Сам Юра старался меня меньше посвящать в такие дела. Берёг… – всхлипнула и тут же взяла себя в руки. – Опять на работе узнала, – грустно усмехнулась. – Местное радио быстрее доносит… Потом суды.

– Его что, судили? – удивился Феоктистов.

– Да нет. Водителя из его автоколонны. Юра на суде выступил в его защиту и обвинил в аварии руководителей комбината, сотрудников ГАИ и военкомата.

– А они причем?

– Так они же организовали в Баяндай поездку. За мясом. А зима, дороги скользкие, перевернулись. Весь материальный ущерб на шофера хотели повесить. Юрий Максимович, как общественный защитник, настоял на том, чтобы ущерб поделили на всех участников поездки.

– И получилось?

– Да, как будто бы… Той же зимой руководители комбината на Байкале утопили новый "Рафик". Хотели потихоньку списать. Так Юрий наш Максимович и тут вмешался. Говорит: шофёр провинился – под суд, как сами – так концы в воду… Только, кажется, им ничего не было, или был какой-то смехотворный штраф.

– Вам ещё кофе налить? – спросила Аня, соскакивая со стульчика, заметив, как Анатолий отодвинул пустую чашечку.

– Нет, Анечка, спасибо! Я и наелся и напился. Очень было всё вкусно и сытно. Спасибо!

Юлия за время разговора на кухне, почувствовала изменения в следователе, но не сразу могла их понять: и необычное возбуждение Ани, и суета и хлопоты дочери перед гостем, – пока взгляд не наткнулся на уголок тельняшки у него на груди. Догадка уколола сознание. Ей захотелось подняться и пройти на балкон, и удостовериться: висит ли там чужая майка? Но Феоктистов поднялся первым.