Матильда Грин - Хранители

– Перестань, у меня сейчас ромашка носом пойдёт.

Я был доволен: моя цель была достигнута. Я достал шоколад и чипсы. На пол выпал пакетик с арахисом. Я не стал брезговать и им. Высыпав нехитрое угощение на блюдечко, я вынес его в комнату и с галантным поклоном поставил на столик перед моей повеселевшей гостьей.

– Какой сервис! – восхитилась она.

– Все ради вашей улыбки!

– Роланд, прекрати этот бесстыжий флирт, – я находил её смех восхитительным. Эту женщину хотелось обожать и баловать, хотя она совершенно не производила впечатление легкомысленной девицы. Совсем наоборот.

– А если серьезно, ты не находишь, что это какие-то уж слишком странные совпадения, связанные с моим приездом сюда?

Она пожала плечами.

– Возможно. Это не просто какие-то знаковые события, это реальное бедствие. Но не надо так шутить, Роланд. Что бы ни было причиной этого пожара, ты точно вне подозрений.

– Я очень надеюсь, что Семен жив и поправится.

– Семен? – машинально спросила она, думая о чём-то своем, но сразу встрепенулась.

– Он же спрыгнул с крыши.

– Что? – она в изумлении воззрилась на меня, – ты видел, что это он?

– Его же проносили на носилках мимо нас, когда мы сидели на лужайке.

– Я не видела, – Арина ошеломленно покачала головой, и лицо её вытянулось, словно она опять вернулась мыслями в тот момент.

– Как это ужасно, Боже мой, – она уронила лицо в ладони, – везде этот страх, паника, все бегут, мечутся. И самое страшное, что никто толком не знает, что делать. Вот здесь, перед нами творится беда, а мы не знаем, чем помочь. Поэтому люди и кидались в огонь, пытаясь хоть что-нибудь сделать, хоть что-нибудь спасти.

Я понимающе кивнул и легонько погладил её по руке.

– Лет семь назад у наших соседей в деревне горел дом, – продолжала Арина, глядя в пустоту перед собой, – и мама с папой посреди ночи залезли на крышу и поливали крышу и стены водой из шланга, чтобы и наш дом не загорелся. Я даже не знала об этом, они мне сказали только потом, чтобы я не волновалась. Но мама рассказывала, как это было страшно, какой это ужас – понимать, что в любой момент твой дом может загореться, а ты его не спасёшь. Она говорила, что целую неделю после этого у неё от стресса шелушилась и слезала кожа по всему телу. Поэтому я очень хорошо понимаю Натана. Это, как если бы его собственный дом сгорел.

Я пил чай и слушал, понимая, что зря надеялся хоть немного поднять ей настроение.

– Там все обошлось? – осторожно спросил я, – в деревне.

– Нет. В том доме заживо сгорела жена соседа. Ей никто не пришёл на помощь. Она была единственным адекватным человеком из всей их семьи.

Я не нашёлся, что на это ответить. Перед моими глазами снова вставали люди, которые пытались вынести ценные предметы из горящего ресторана, пытались тушить пожар вёдрами, рыдали, глядя на то, как пламя уничтожает место их работы. Не дом, где они живут. Но если в объятом огнём доме остался и заживо горел родной человек, а его никто не спас, то там, по всей видимости, действительно, с людьми что-то не так.

Арина посмотрела в мои глаза.

– Да, – будто прочитав мои мысли, сказала она, – в том числе и из-за этого у моей мамы был такой стресс. Она слышала её крики и видела, что никто ничего не делает. Все они просто стояли во дворе и смотрели, как она погибает.

– Человек погибает в пожаре от удушья, прежде чем начинает гореть, – я понимал, что это слабое утешение, но что я мог еще сказать. Она кивнула и, извинившись, вышла в ванную комнату.

Когда она снова вышла, я спросил, склонив голову набок:

– Еще чаю?

Она одарила меня благодарной улыбкой.

– Одну чашечку, и я всё-таки поеду домой. Нужно переспать с мыслью, что мне, возможно, теперь придётся искать новую работу. Да и у тебя, если не ошибаюсь, есть ещё целый день. И этот день мы с тобой должны чем-нибудь занять.

– Конечно. Только после того, как ты съешь хоть что-нибудь.

Она покорно уселась и положила в рот кусочек шоколадки. Сделав глоток чая и горестно вздохнув, она сказала:

– У меня бывают странные ощущения. Как будто предчувствие, что что-то должно со мной произойти.

Я пожал плечами. Такое время от времени у всех бывает. Наверное. А вслух спросил:

– Относительно чего-то конкретного?

– Нет. Но я знаю, что это будет связано со мной. Бывает, накатывает такое оцепенение, как бы это сказать… словно на меня надвигается гигантская волна чего-то неотвратимого. Глупости, конечно.

– Такие ощущения могут быть результатом стресса или не очень приятных событий. Они отпечатываются в сознании и могут отравлять радость бытия.

– То есть как бы ретроспектива наперёд?

Она подняла на меня глаза, из которых внезапно выглянули безмерная усталость и печаль. У меня защемило сердце.

– У тебя в жизни что-то стряслось? – спросил я.

– Нет. У меня прекрасные, внимательные любящие родители, брат, которым я очень горжусь, любимая работа… Может я просто меланхолик по натуре?

– Я бы так не сказал, – осторожно заметил я, – я знаю тебя совсем недавно, но не подумал бы, что ты склонна к депрессиям.

Я осёкся. Так ли это? Её глаза уже при встрече показались мне чрезмерно серьёзными и даже тревожными. Не стоит делать поспешных выводов, Роланд. Снова я упрекнул себя в чрезмерной субъективности.

Она медленно подогнула под себя ноги, одновременно глубже заваливаясь в кресло, и тем самым отдаляясь от меня. Её взгляд снова стал ласковым, точно эта мягкость по отношению к другим в некоторой степени отвлекала её от собственных переживаний.

– У тебя очень честные глаза, Роланд, – улыбнулась она, – мне кажется, ты умеешь внимательно слушать людей и сопереживать им.

Я ответил на её улыбку, чувствуя непонятное облегчение.

– Мне это качество необходимо хотя бы по долгу работы. Хотя я не так уж часто становлюсь свидетелем откровенных признаний.

– И слава Богу, – она фыркнула, – У каждого из нас свои трагедии, и каждый переживает их по-своему. Понять человека, пережившего горе может только тот, у которого случалось что-то подобное. В противном случае, обоюдные откровения превращаются в словесный чемпионат по первенству. Каждый пытается доказать, что его собственные несчастья – самые страшные.

– Я согласен с тобой, для каждого человека своя боль – самая сильная по сравнению с несчастьями остальных…. Но бывает так, что рассказать просто необходимо. Пережитое горе делает нас более понимающими. В первую очередь, личные проблемы призваны закалять наш характер.

– Субъективность, – подытожила Арина, – хорошо бы ещё вовремя понять, что все твои испытания даются для закалки характера…. Ну еще и жизненные уроки, конечно.

– Не стоит настраивать себя на негатив, – я подмигнул ей, – вот сейчас, например, наш разговор является прямым следствием пережитого стресса.