Дмитрий Таганов - Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве

Но деньги были ему нужны, – в них историк Сизов давно и сильно нуждался. Когда-то, в советские еще времена, доктор наук и профессор Сизов был, как ученый, одним из самых высокооплачиваемых людей в своей стране. С тех времен, как воспоминание об этом, у него осталась лишь ржавая «шестерка» в гараже, на которой он почти не ездил: не хватало терпения стоять в нынешних московских пробках, и жалко было денег, чтобы платить за бензин, стоивший, к его изумлению, как молоко. Поэтому, провести пару недель летом с дочерью в прекрасной Флоренции – о таком он мог только мечтать всю оставшуюся жизнь.

Поразмышляв в этих направлениях весь следующий день, Сизов вечером позвонил.

– Я согласен, – сказал коротко он. – Как нам оформить визы?

– Я вам все сделаю. Готовы вылететь через неделю?

– Да.

Сам Черкизов полетел в Италию уже через два дня, на выходные. Он вылетел в Рим в пятницу после обеда, и к утру следующего дня, на автобусе, добрался до Флоренции.

Когда он позвонил своему флорентийскому другу три дня назад, тот его сразу узнал, но они с трудом могли понять друг друга. Разговаривали на чужом для обоих английском, да еще Черкизов пытался одними намеками, чтобы не подслушали, напомнить паркетчику про их разговор в бане двадцать лет назад. Но тот, в конце концов, к облегчению Черкизова, все понял и сообразил. Даже его голос как-то сразу изменился: из вежливого и отстраненного, стал сразу искренним и свойским.

– Давай, давай! – закончил тот, вспомнив русские слова со стройки, – Я тебя встречай.

Следующий раз Черкизов позвонил ему уже из аэропорта Рима: как добраться? И вот действительно, ранним утром, приехав на автобусную станцию Флоренции, Черкизов увидал своего давнего друга, теперь толстого и лысого.

Друг повез Черкизова сразу к себе домой на новенькой «Альфа-Ромео». Ехали быстро, и, покрутив головой перед окнами машины, гость сразу понял, что попал в какое-то необыкновенное место.

Друг жил на другой стороне реки. Взлетели на мост, с него на холм, Черкизов взглянул в боковое окно и чуть ни ахнул. Весь старый город лежал теперь под ними: черепичные средневековые крыши вперемежку с прекрасными соборами и башнями из светлого мрамора. За городом, в сиреневой дымке летнего утра, поднимались горы, зеленые и столь же прекрасные. Такой удивительной красы Черкизов нигде и никогда не видал.

В доме паркетчика, несмотря на ранний час, их ждал накрытый стол. Это был просторный особняк среди фруктового сада. От машины они шли к особняку виноградником с наливающимися гроздями. После дальней дороги, и чтобы окончательно проснуться после ночи в автобусе, Черкизов сразу принял предложение освежиться под душем. Ванна здесь была, как римская терма, – мраморная, с мозаичным полом. Но он не полез в джакузи, а поплескался под простым душем, – и хорош. Свеженьким Черкизов сел за стол.

За столом они оказались одни, – и вообще Черкизов никого из домашних тут не увидел: только охранники снаружи, да несколько бесшумных слуг внутри. Но ни о какой серьезной совместной выпивке, как в старые добрые времена, тем более о баньке, уже и речи не могло быть: у флорентийского друга давненько пошаливала печень. Старый друг только слегка пригубил бокал сладкого шампанского «Dolce». И вообще, Черкизов с легким удивлением заметил какую-то перемену в его характере. Уже не было в нем той знакомой типично итальянской живости, – что-то в этом флорентинце надломилось. Черкизов с сожалением заметил это, и отнес все к зрелым годам, к болезни и жаркому итальянскому климату. Настоящую причину грусти друга он понял много позже: когда историк Сизов уже работал в архивах Флоренции. Знал бы Черкизов причину раньше – не привез бы сюда историка с дочерью, и сам ни за что больше не приехал.

Черкизов ничего не ел с самой Москвы и самолета, поэтому с удовольствием навернул: всяких сыров и холодного мяса тут был полный стол, одних сортов маринованных маслин – пять видов. Несмотря на ранний час, он не удержался и запивал эту роскошную итальянскую снедь любимым с давних пор кьянти. Ощутив в животе и голове приятную негу, он откинулся на спинку стула и без паузы перешел к своему делу.

– Дорогой, надо бы нам с тобой найти в Кремле те две иконы. Как ты думаешь?

– Отчего нет! – их разговор шел на английском.

– Мой человек, профессор истории, скоро сюда прилетит поработать в ваших архивах. И ты знаешь в чьих? Семьи архитектора Фьораванти, – и Черкизов остро, но с улыбкой, в упор посмотрел на друга.

Паркетчик, встретив этот взгляд, дрогнул губами, отвел глаза, но потом весело рассмеялся.

– Зачем тогда я тебе нужен?

– Как зачем! Ты мой старый друг. Разве нет? Как же я без тебя!

– Расскажи, расскажи.

– Пока рассказывать нечего. Вот если бы ты нам все свое рассказал! Что же моему профессору перелопачивать все архивы, раз ты знаешь, что у вас, да где! Объединим наши знания. Чтобы не стучать больше по стенам напрасно. Ну, как идея?

– Можно. Что ж… – но ожидаемого энтузиазма в своем друге Черкизов не заметил. Какой-то вялый стал его друг.

– Так покажешь моему профессору, где искать? А он еще что-нибудь нам накопает. Тогда одна икона – твоя, когда вынем, а другая – моя.

– Сможешь вынуть?

– Теперь смогу. Раньше нет

– Большим начальником стал?

– Так, кое-каким. Да вот деньги у меня кончились.

– Это бывает. Давай, давай, – опять по-русски закончил итальянец.

Осматривать достопримечательности города Черкизов поехал без друга, но с нанятым им русскоязычным гидом, и на другой его машине, в открытом кабриолете "Ланча" с шофером.

После сытного завтрака с бутылкой выпитого кьянти этот город показался Черкизову совсем фантастическим.

Ужин у друга был не менее обильным, но кратким: в шесть утра нужно было выезжать Черкизову в Рим, к самолету. Обычно не пившей теперь много Черкизов, в этот вечер себя не сдерживал. Кьянти он перемежал с коньяками, закусывая их, просто бросая в рот маслину. Почти все было сказано между ними утром, оставалось только договориться о прилете профессора с дочерью, о размещении их в отеле: сам Черкизов прилететь вместе с ними не планировал.

К девяти часам Черкизов с трудом уже ворочал языком на своем тяжелом английским, и ноги у него подкашивались. Года сказывались и на нем: раньше он мог принять на грудь куда больше…

Самое важное итальянец сказал Черкизову в конце ужина, когда тот не смог воспринять это, как следовало. Это и стало причиной всей трагедии.

– Передай своему профессору, – медленно и отчетливо сказал итальянец, – и сам имей это в виду, местоположение тайника в архивах, возможно, зашифровано. Не знаю кем. И многие страницы архива утеряны. Только поэтому нам не удалось узнать все до конца.