Ланиус Андрей - Кукловод

Наконец мы пришли.

Опускаю описание дома и квартиры, ибо вы, мой драгоценный друг, однажды были у меня в гостях и должны помнить подробности.

Замечу только, что, хотя в тот вечер я вошел в доставшуюся мне квартиру тоже впервые, как и Алина, у меня было ощущение, что я все в ней знаю: то есть я знал, где находятся выключатели, куда выходят окна, чем наполнен холодильник и так далее.

Пока я собирал легкую закуску, Алина успела заглянуть во все углы. С интервалом в три секунды до меня доносились ее восхищенные возгласы:

*

Ой, какой у тебя хрусталь! Вот это ковер! А это

что? Видик! А кассеты есть? Это родителей квартира?

*

Моя собственная.

*

Врешь!

*

Ну, зачем мне врать?

*

А жена у тебя есть?

*

Нет.

*

А любовница?

– А ты, кажется, из любопытных, – урезонил ее я.

Она нежданно смутилась:

*

Извини. Я просто хотела узнать, кто же у тебя

убирает. Везде так чисто.

*

Старуха приходит. С клюкой.

*

А вот сейчас точно врешь! Небось, меняешь любов

ниц как перчатки…

Не дождавшись ответа, она снова учинила визг: на сей раз по поводу шкуры бурого медведя, что возлежала в спальне перед широкой кроватью. Из оскаленной пасти торчали мощные клыки.

*

Миленький, а это у тебя откуда?

*

Подстрелил однажды в Забайкалье, – на ходу со

чинил я, входя в комнату.

Я собирался пригласить Алину на кухню – выпить еще немного и, наконец, заняться любовью.

Но когда я увидел, как она, склонившись, оглаживает эти клыки, мне безумно захотелось овладеть ею немедленно, прямо на этой шкуре.

*

Ой, какой ты у меня храбренький! – пропела

она. – А я, когда увидела тебя там, в «Волнушке», не

знала, что и подумать. Делаешь шикарный заказ, а одет

хуже задрипанного инженера.

*

Был когда-то такой принц – Гарун-аль-Рашид. Он

любил переодеться в простое платье и побродить среди

своих подданных. – Я присел рядом и принялся рассте

гивать ее пуговицы.

*

Так ты – принц? Ты и вправду принц? – Она

умело занялась моей одеждой.

*

Самый натуральный…

Наконец-то я справился с ее пуговками и начал освобождать ее от костюмчика.

– Ой, какой ты горячий… – прошептала она. – Люби меня сильно-сильно, обещаешь? Ты мне так понравился сегодня…

Она продолжала еще что-то шептать, но я уже не различал смысла слов. Ее облик более не воспринимался мною как вульгарный. Скорее, вульгарно вел себя я, набросившись на нее как изголодавшийся, переполненный похотью и спермой самец.

Это была одна из самых чудесных ночей в моей жизни. Может быть, самая чудесная…

Разбудил меня неясный шорох:

Я разлепил веки.

За окном занимался бледный рассвет. Накрапывал мелкий дождик.

Нагая Алина стояла возле кресла, куда вчера сама же зашвырнула мою одежду, и воровато шарила по моим карманам.

– Алина!

Она вздрогнула и как-то жалко, заискивающе улыбнулась:

– Я… я просто хотела посмотреть… то есть это упало, а я хотела поднять…

Мое романтическое настроение как ветром сдуло. Все очарование минувшей ночи рассеялось бесповоротно.

Я нехотя поднялся и подошел к ней, имея огромное желание влепить ей оплеуху. Она виновато сжалась, даже ее яблочные груди сморщились. Я достал несколько кредиток и налепил ей на плечи, как погоны.

*

Держи! Пять минут на сборы, и чтобы духу твоего

здесь не было!

*

Но, миленький… – залепетала она. – Ничего же

не случилось… Ты был такой ласковый…

*

Одевайся, не то вылетишь на лестницу в чем мать

родила.

Я отрешенно наблюдал, как она влезает сначала в свои невесомые трусики, затем в смявшийся костюм. Ее прелести более меня не волновали. Просто я не хотел, чтобы она умыкнула что-нибудь из квартиры.

Затем я подумал, что стоит заглянуть в ее сумочку. И точно: там покоились две золоченые ложки из моего парадного столового набора.

Она принялась опять что-то лепетать в свое оправдание, но я взял ее за руку, выволок в прихожую и подтолкнул к двери:

*

Мотай, с попутным ветерком!

Она просящее посмотрела на меня:

*

Миленький, а там дождик…

*

Иди, иди! Не сахарная.

Она усмехнулась. В дерзких глазах был вызов.

– Знаешь что, миленький? А пошел ты… – И она загнула фразу, от которой поперхнулся бы и завзятый матерщинник.

Ее каблучки звонко зацокали по узорчатой плитке, которой была выложена лестничная площадка.

Вот дурища! Я намеревался провести с ней несколько дней, щедро одарить… Она сама все испортила, шлюха! Ну и пусть катится!

Я прошел в комнату и раскрыл створки шкафа. Ого! Гардеробчик-то у меня завидный! Я насчитал четыре костюма: классическую черную тройку, темно-коричневый, светлый летний и джинсовый. Кроме того, я обнаружил три новые куртки, двенадцать сорочек, шесть пар обуви и груду всевозможного белья – все прекрасного качества,

А вообще-то надо поближе познакомиться с доставшимся мне «наследством». Кажется, у меня есть машина, которую я умею водить, и дача где-то в престижном курортном пригороде.

Вот и ключи от машины – висят на бронзовом гвоздике возле зеркала, как и говорил Мамалыгин.

Через полчаса я спустился во внутренний двор нашего дома – тихий, зеленый, чистый, без помоек и мусора. В песочнице возилось несколько малышей. В глубине тянулись капитальные кирпичные гаражи. На одном из них я заприметил табличку с номером моей квартиры – «32».

Открыв ворота, я едва сдержал возглас восхищения. Не гараж, а мечта автолюбителя! На полках вдоль стен аккуратно разложены инструменты, запчасти, метизы… Сбоку – канистры, в углу – штабель запасной резины, огненно-красный огнетушитель. А над ремонтной ямой стоит она, нежно-кремовая красавица «Волга» – новенькая, сверкающая лаком.

Ни разу в жизни не доводилось мне держать в руках руль, но сейчас возникло стойкое ощущение, что я довольно уверенно владею навыками вождения и люблю промчаться с ветерком.

Усевшись на водительское место, я включил зажигание. Мотор работал как часы.

Я вывел «Волгу» во двор, запер двери гаража, после чего помчался в Жердяевку на поиски своей дачи.

Рука плавно поворачивала руль, нога в меру нажимала на газ, а глаза автоматически улавливали, каким цветом горит светофор. Я уверенно держал дистанцию, а когда надо, решительно шел на обгон.

Я наслаждался скоростью, самим процессом перемещения по утреннему шоссе, хохотал от счастья, вторя пению мотора.

Но вот город остался позади. Последние его кварталы укрылись за березовой рощей, перешедшей вскоре в густой хвойный лес.