Александр Лонс - Темный флешбэк

– Мне от всего сердца тебя жаль, Пол, – медленно проскрипел он на пороге, почти благодушно взглянув на меня. – С твоей головой и твоими способностями ты уже через год легко смог бы стать звездой первой величины в нашей конторе. Но для этого, разумеется, пришлось бы отказаться от красивых жестов и разных резких телодвижений. Донкихоты сейчас уже не в моде, знаешь ли, давно не популярны как-то. Причем везде, где бы они еще ни водились, – в сражениях, в работе или в политике. Или – в Службе информационной безопасности. В наш прагматичный век госпожа Удача расставляет ноги только для реалистов. Подумай, мне действительно очень жаль, что с тобой все получилось так нехорошо и коряво. Ну пока. Всего доброго.

Шеф ушел. Я встал, запер за Стариком дверь и уселся за свой стол, нервно дыша от ярости и бессильной злости. Потом снова встал и вышел в приемную. Ингрид не было – куда-то вышла, и это хорошо, а то стала бы меня жалеть. Забавно. Чертовски все забавно в этом мире. Мы так лезем в чужие души, а в свою не пускаем.

Мы грубо гоним от себя сострадание, такое унизительное сострадание, но сами удивляемся, когда нам сочувствуют. Ненавижу, когда жалеют, это чертовски унизительно, поэтому сам никогда так не делаю.

– Старый пень, дерьмо собачье, – выругался я вслух и от души.

Подойдя к кулеру с водой, наполнил стакан и заметил, как предательски дрожит моя рука. Пузырьки в стакане с шипением поднимались вверх и лопались на поверхности. Надо будет отключить газирование.

– Вот ведь сволочь, – еще раз выругался я, глядя на молчаливый кулер. – Ну и трахайся со своей удачей, старый козел…

Стакан ледяной шипучки немного меня успокоил. Я присел на край кресла и принялся грызть авторучку, стараясь не думать о Старике. На таких вот типах и держится все наше общество, черт его побери. Есть хорошее правило: если твой начальник – последняя сволочь, никому об этом не говори, а лучше дождись, когда это скажет кто-нибудь другой, сам тогда и расскажешь начальнику.

Я вытянулся в кресле, положив ноги на край стола. Да, надо срочно что-то придумать. Ингрид будет, мягко говоря, огорчена таким поворотом событий. Как она говорила? «Мне приятно у тебя работать, потому что ты никогда не смотришь на меня как на дармовую публичную женщину». А я должен поступить с ней именно как с проституткой. Девушка, конечно, так просто не сгинет, не та личность, но пойдет по рукам, как это регулярно случается с некоторыми секретаршами, а жаль – классная она телка. С ее специальностью и при ее способностях нужно обладать еще и огромной силой воли, ну или, разумеется, какими-то мощными связями и большим личностным капиталом. А что у нее есть, у Ингрид? Да ничего, кроме сексуально озабоченных мужиков на каждом шагу. Ну получит она диплом в будущем году, окончит свою Юракадемию, а что толку? Для нее все только начнется, и придется долго и упорно прогрызать себе дорогу в этой паскудной жизни. Впрочем, что об этом сейчас думать, теперь-то уж я ничего сделать не смогу. Или смогу? А вот раньше смог бы? Конечно, были бы возможности. Вот и очередная проблема морально-нравственного порядка…

Через полчаса раздался сигнал, и я машинально взглянул на время. Кто-то срочно возжелал меня лицезреть. Я встал, вышел в свой кабинет, подошел к внешней двери, открыл ее и увидел перед собой старую секретаршу директора.

– Добрый день, Пол, – уверенно произнесла она, – простите за беспокойство. Шеф велел передать вам вот это, только лично и без свидетелей…

Она стеснительно отдала мне исписанный корявым почерком листок и, встретившись со мной глазами, опустила руку. То была моя собственная записка. Вернее – ее копия с пометками и комментариями Старика.

Сразу же полезли воспоминания. Как-то давно был период, когда я вместе со своим тогдашним другом – психиатром Стивом Дэвидсоном – тренировался в технике нейролингвистического программирования чужого сознания. Просто так, чтобы испытать себя, ну и для дела, естественно. Надавив на нужные точки разума, можно заставить всякого человека лить слезы, смеяться, уйти в депрессию, а в надлежащее мгновение – принудить кричать от восторга, ненавидеть что угодно, а потом признать то, что он всю свою жизнь активно отрицал. И, что меня особенно тогда поразило, можно заставить выполнять любую чужую волю. Таким образом я тогда подготовил ряд личных агентов, которые контактировали только со мной и ни с кем другим. Плата поступала сообразно отчетам – в зависимости от их объема, информативности и полезности.

Своих протеже я распихал в самые разные структуры в зависимости от занятий и личных пристрастий, но всегда туда, где проходят мощные информационные потоки. Техника техникой, но старыми добрыми приемами, известными с глубокой древности, пренебрегать тоже не стоило.

Часть агентов постепенно куда-то пропали – кто погиб, кто умер по «естественным» причинам, а кто превратился в «овощ» и пополнил контингент психиатрических отделений для хроников. Но несколько человек остались, что называется, «в строю». Их я тщательно охранял и опекал, причем все они понятия не имели, на кого работают, – знали только, что на кого-то важного и влиятельного, а щедрая оплата их занятий спасала меня от излишней любознательности с их стороны.

На следующий день пришлось развить бурную деятельность. В полиции ни друзей, ни хороших знакомых у меня уже не осталось, были только плохие знакомые. Всех хороших под разными предлогами уволили, или они ушли сами, а кое-кого вынесли вперед ногами.

Ну так уж получилось – совпало так, что все мои друзья в ту пору были умными и порядочными людьми. Но один патрульный до сих пор мне был сильно благодарен за то, что я вытащил его из мутной и безобразной истории, в которую он попал по собственной глупости. Меня лично он не знал, имени моего никогда не слыхал, но понимал, что есть некто, кому он обязан всем, и периодически я мог получать от него ту информацию, что не проходила по каналам связи. Сплетни, байки и слухи, но временами – закрытые данные. Очень часто даже простой треп содержал бесценные зерна истины, что при всей нашей мощи никак не получалось добыть обычными путями. Однако этим информационным каналом я не злоупотреблял – берег его.

Подготовить сообщение для Гаспара, как я шифровал своего человека в полиции, нужно было так, чтобы никто посторонний ничего бы не понял. Гаспар славился своими внебрачными детьми и никогда не принадлежал к обществу трезвенников. Кроме того, он был страшный обормот и мог по безалаберности оставить мою записку где угодно.

«Слушай, ты. Когда мне долги вернешь? Меня интересуют алименты за ТРИ последних месяца, а чека от тебя что-то не видно. Напоминаю, если ты забыл. Паула».