Илья Кнабенгоф - Проводник

– Я не пьян. Не побит. Не обворован. Мало того, с чужими вещами, даже не простуженный, с руками в чужой крови, с утра выхожу из леса… Чушь!

Оставалось надеяться на друзей. Может, они развяжут языки?

– Шоссе! – он вывалился, обрадовавшись, из последних сил на обочину. – Теперь уж не пропаду.

Стараясь держаться прямо на непослушных ногах, он вытянул руку, тормозя машину. Машин было не так мало, как, казалось бы, должно быть посреди леса. Три-четыре проехали мимо, обдав его вонью выхлопных газов, но сейчас эта вонь была ему милее любого аромата. Пятая или шестая свернула на обочину, чуть не сбив его с ног. Стекло опустилось.

– Ты откуда такой? – здоровый бородатый мужик с интересом рассматривал Андрея.

– Какой? – сделав якобы удивлённое лицо, спросил Андрей.

– Какой-какой… Ты на себя-то когда смотрел в зеркало в последний раз?

Зеркало!

Зеркало… зеркало… Что «зеркало»? – что-то быстро и неуловимо прошмыгнуло в голове и скрылось за углом, махнув длинным скользким хвостом.

– Ты чего, поганок наелся?

– Я?! – Андрея передёрнуло.

– А вообще-то, я теперь и сам не знаю – подумал он, – могли ведь и накормить втихоря, пошутить.

– Весь в грязи, в кровище…

– Где?

– Да на рожу свою погляди! – бородатый перекинул руку через дверцу и ткнул пальцем в зеркало заднего обзора. Андрей подошёл, нагнулся…

Нет!

Что «нет»? – отпрянул он.

– А-а… не хочешь смотреть! Хе-хе. Да, теперь тобой только детей пугать! Ну, садись, чего встал?

Андрей, потупившись, виновато полез в машину.

– На, утрись, – водитель сунул ему платок.

Андрей провёл платком по лицу и увидел, что кровь была и там, да ещё и в довольно приличном количестве.

– Вон, морду-то как раскрасили! – водитель подмигнул, и, вдавив педаль, резко сорвал машину с места.

Он ехал, покачиваясь в кожаном кресле «Волги», и растекающееся спокойствие и тепло убаюкивали его. Что же случилось? Конечно, в последнее время его жизнь была не очень спокойной. Вот, например, в среду…

– В какую среду? – он устало отметил, что хотя и помнит какие-то несвязные мелочи, совершенно отсутствует чёткая картинка последних прожитых месяцев.

– В среду… да… Я помню, пошёл в клуб с друзьями, с Максом и… этой, как её?… Катей? Леной? А, с Машей! Точно! Потом хохот, улица, такси, целовались в подъезде, цветы откуда-то, утро, разбитое зеркало… Зеркало!… Звонок в дверь. Иду открывать и… – он зажмурил глаза от боли в висках, – … рекламная пауза. Мда… Скушай «Твикс».

Дальше не шло. Когда была эта самая среда, он не помнил тоже. Вообще-то, друзья часто смеялись над его короткой памятью, но чтоб такое!… Такого не было. Точнее было, но об этом даже страшно было подумать.

Впереди показались первые дома города.

– «Озерки»! – удивился Андрей. – Вот леший занёс! Это меня точно Бог наказал! – он не заметил, что рассуждает вслух.

– Когда тебя Бог накажет, ты не в машине в уютном кресле будешь ехать, а дерьмо из ушей ногами выковыривать! – отозвался бородатый, увидев, что Андрей не спит.

– Наверно, – охотно согласился тот, чтобы предупредить возможные расширенные гипотезы на этот счёт. Это сработало, и водитель замолчал.

Остановились на автобусном кольце. Прощаясь с бородатым дядькой, он долго извинялся за причинённые неудобства и благодарил за помощь. Потом пожелав «удачи!», нетвёрдой походкой зашагал к входу в метро.

– Только б менты не докопались! – пробормотал он, опуская руку в карман, с радостью и облегчением нащупывая там какую-то мелочь.

Я часто думаю. По поводу и без повода. Мне так интересней. Вокруг меня ходят миллиарды людей и ни о чём таком не думают. Ну, просто они заняты едой, сном, семьёй, любовницами, машинами, работой… Зачем им думать? Все их мысли вьются только вокруг количества и качества тех же самых машин, еды, сна, любовниц, работ… Я обижаюсь на Него. Часто. И потом жалею. И даже радуюсь, хотя и это считаю плохим в себе, что окружающие позволяют сохранять мне своё ноу-хау в данном, отведённом мне углу, где я могу сидеть, как мышь, затаившаяся за помойным ведром, и ждать, когда придёт моё время, и я смогу заняться своими делами. Чем? Да всем. Разными глупостями, как вы бы их назвали.

Я иду на улицу, и, садясь на ближайшую скамейку во дворе, слушаю тишину. Тишина прекрасна ночью, когда непоседливые потребители и обыватели спят, и видят свои потребительские и обывательские сны. Наверно, во сне им показывают ещё лучших мужей, жён, машины, дома…И они довольно повизгивают в своих кроватках, чтобы наутро погнаться дальше за своим эфемерным сновидением, как только оковы Хозяйки Снов спадут с их ног. Я смеюсь и радуюсь, когда вижу их. Ведь они счастливы, хоть и отрицают это, вечно ругая всё и всех вокруг себя. У них есть стимул. И пока они спят наяву с открытыми глазами, он не исчезнет, и будет, постоянно изменяясь, плясать перед ними как завлекающий паяц, как рекламный плакат «возьмите свой бесплатный приз!». Как груша, висящая на конце удочки перед ослом, который тянется к ней без конца и везёт повозку, в которой и сидит тот, кто эту удочку держит.

Они счастливы как дети в своём забытье. Как маленькие сварливые скандалящие дети. Капризные дети. Они прекрасны в своей наивности. В своей слепоте. Как котята, ползущие по полу и ищущие маму-кошку. Только котята ищут, а они – нет. Они говорят, что мамы-кошки не существует. И этим приводят меня в неописуемый восторг. В этом я вижу Его торжество. Они, называющие себя королями, ползают по этой огромной короне и не могут её найти! Понимаю, увлёкся… Но ведь утро такое прекрасное, а они скоро появятся на улице. И я ловлю каждое мгновение тишины, я дарю его себе, я складываю его к себе внутрь, в сердце, в глаза, в лоб, в спину, в руки… Чтобы впитать это и жить этим до того момента, когда они снова позволят мне выйти из-за моего мусорного ведра. И тогда снова слушать песни собак, заблудившихся в огромном городе, стук капель, срывающихся с крыш на асфальт, смотреть фильмы об оранжевых фонарях, которые столько всего видели на этих дорогах. Можно подержать ладонь на стекле автобусной остановки и внезапно увидеть, как встречались и прощались здесь люди. Ругань садящихся в автобус бабушек будет шептать в ухо о том, что они прекрасны. Они так прекрасны в своём иллюзорном беге за счастьем. А счастье… Оно всегда здесь. Под ногами. Нагнись да возьми. Но они не могут. Ведь нужно бежать…бежать…

– Проклятье! – я хлопнул по будильнику, и он упал с табуретки на пол. – Опять вставать! Опять бежать… Сколько можно?!

Вы что, уже подумали, что я какой-то особенный? Да нет! Я такой же болван, как и все. По крайней мере, говорю себе это часто. Доказать? Пожалуйста.