Виктор Семёнов - Рассветы над Вавилоном

– Вы еще пожалеете! – выкрикнул он и злобно посмотрел на Давида.

– Благодарен вам, мой друг, что даже в такой, скажем откровенно, непростой ситуации, несмотря ни на что, вы остаетесь апологетом вежливости и обращаетесь к моей, безусловно, скромной персоне на «вы».

– Да я не к тебе вовсе, а ко всей вашей группке обращаюсь, – процедил сквозь зубы охранник и добавил, немного подумав: – Носастый хрен!

– Ну что ж, тогда я забираю свои слова обратно и прощаюсь с вами, мой друг, оставляя вас с коллегой в таком, прямо скажем, не самом динамичном состоянии. Знаю, что не далее как завтра ваши друзья, возглавляемые неким Рори, а может быть, даже Викторией Викторовной, безусловно, освободят вас.

При упоминании Виктории Викторовны молодой охранник побледнел, а его коллега нервно дернулся, но оба не проронили ни слова. Буров, отдав им должное небольшим уважительным полупоклоном, покинул помещение, и ребята послушно последовали за ним. В коридоре теперь шедший первым Хоченков вдруг замер от какой-то внезапно посетившей его мысли, поэтому сначала Буров, а затем и все остальные уткнулись в его широкую спину. Дмитрий медленно повернулся и посмотрел на Давида.

– У них камеры натыканы везде, – пробормотал он.

– Видел, – ответил Буров. – Из-за этого ты создал паровозик, друг мой?

– Ага, – нервно ухмыльнулся он, – гнаться будут.

Буров задумался, разглядывая бегавшие глазки Хоченкова. А потом невозмутимо сказал:

– Пусть гонятся. Может, повеселимся.

В итоге через три минуты они стояли напротив аэротакси, все-таки дождавшегося Бурова. Давид кивком пригласил ребят занять места в салоне, а сам повернулся к Дмитрию, который ни на шаг не отставал от их маленькой группы.

– Ты свободен, брат, – улыбнулся ему Давид.

Тот лишь кивнул в ответ и еще сильнее завращал глазами, неотрывно глядя на припаркованный аэромобиль. Буров протянул ему ладонь и, отметив крепкое рукопожатие Хоченкова, уточнил:

– У тебя по приставам, кроме алиментов, висит еще штраф за превышение?

– Ну да. Разок только поймали. Я знаю все их камеры и ловушки.

– А что гоняешь-то? – поинтересовался Давид.

Дима уставился на него в абсолютном непонимании вопроса. По всей видимости, езда с превышением скорости была его совершенно естественным состоянием. Буров, так и не получив ответа, направился к аэротакси, но чуть-чуть не дойдя до него, повернулся и снова посмотрел на Дмитрия, который и не думал двигаться с места.

– Дима, – сказал ему Буров, – ты бросай эту чушь.

Давид кивнул в сторону серой громады здания, из которого они только что очень удачно выбрались.

– Ты прирожденный гонщик. Есть полупрофессиональная лига. Знаешь же наверняка. Туда вход стоит пятьдесят тысяч и свое авто. Гонки каждую неделю. Треки по всей стране. Хватит валять дурака. Ферштейн?

Буров подошел к аэротакси и сел на ближайшее к пилоту место.

– Куда летим, начальник? – спросил его водитель.

Давид, не отвечая, продолжал смотреть на Хоченкова сквозь темное солнцезащитное стекло машины. Взгляд Дмитрия впервые за все время их взаимодействия был абсолютно четко сфокусирован на окружающей его среде. Хоченков глядел на правое крыло аэротакси и улыбался.

– Дай бог памяти, друг мой, – наконец ответил Буров, – есть у вас мини-отель «Миранда»… Где-то на северо-западе.

Пилот немного покопался в бортовом компьютере и, отыскав нужное место, радостно воскликнул:

– Нашел! Все, полетели!

Проехав метров сто, он поднял свой агрегат в воздух и, набрав разрешенную высоту, направил аэромобиль на северо-запад. Минуты три они летели молча, но затем пилот, не очень жаловавший тишину, спросил у Бурова, скосив взгляд на его гордый профиль:

– Давно в Нариме-то не были, начальник?

– Три года и шесть месяцев, – улыбнулся Давид.

– Точность – вежливость королей? – ухмыльнулся таксист.

– Как знать, как знать. Три года и шесть месяцев назад я приезжал в Нарим, чтобы попытаться договориться с женой, которая на тот момент уже подала на развод.

– Договорились?

– Не удалось.

– Есть хочу! – вклинилась Валентина.

Буров, повернувшись к ней, мягко произнес:

– Придется еще немножко потерпеть, милая.

– А сейчас она где? – не отступал пилот.

– Кто?

– Жена ваша. Бывшая.

– В Москве. Она в Нариме работала, в мэрии, а потом ее в Москву позвали. На повышение.

– Из Нарима в Москву? Провинилась? – скривился таксист.

– Да, – иронично ответил Буров.

Дело в том, что Нарим являл собой одно из трех экспериментальных пространств страны, где еще несколько десятилетий назад официально перестали бороться с коррупцией. Многовековая битва с этой напастью раз за разом заканчивалась ничем, и в итоге где-то в семидесятых прошлого века руководство решилось на смелый эксперимент. Выбрали три региона и легализовали в них взятки, но объявили пожизненное заключение за подкуп должностных лиц в любом другом регионе страны. И теперь любой чиновник мечтал рано или поздно, но все-таки оказаться в Нариме, где все законодательство было выстроено так, что уже и не приходилось ничего выдумывать – лишь пользуйся ясными, проверенными десятилетиями схемами.

– Елизавета отработала в должности заместителя председателя имущественного комитета Нарима без малого четыре года и за это время стала миллионершей. Но, кроме всего прочего, она ведь очень четкий профессионал, и в Москву ее перевели именно поэтому. К тому же алчность была уже накормлена, и она потихонечку выходила из-под прессинга многовековой нищеты, отраженной в ее генетическом коде.

– А вы?

Пилот вновь проявил любопытство, и вновь вопрос был задан как-то не очень внятно.

– Что я? – пришлось переспрашивать Бурову.

– Ездили за ней?

– Нет. Я Питер люблю. Она моталась. Да мы и развелись вскоре после ее перевода.

– Почему?

Давид задумался, а таксист, решив, видимо, что залез туда, куда не стоило бы, добавил:

– Если, конечно, можно.

– Ты понимаешь, она прирожденный дизайнер интерьеров. Такую красоту может сделать с нуля. Свет из тьмы. И главное, самой нравится. Ну вот и оказалась она между молотом и наковальней: изнутри долбит алчность и желание набить закрома, а снаружи муженек – не тем, мол, занимаешься. Она этот гордиев узелок и рубанула. Не в мою пользу.

– Понимаю, о чем вы, – вздохнул таксист. – Я с женой тоже собачусь. Она все бубнит: сколько можно баранку крутить, займись своими курочками нормально…

– Ты фермер? – спросил Буров.

– Да, есть хозяйство. Люблю это. Но шоферить тоже люблю, черт возьми. Понимаете?

– Да, – сказал Давид. – У моей – так же. Любила госслужбу. Дисциплина, аккуратность, соцпакет. Часто злилась: ты-то, мол, делаешь, что хочешь, а почему мне не даешь? Так и обменивались любезностями день за днем.