Азиз Алимов - Железноцвет

– А это чего?

– Ммм?

Зоя тыкает куда-то за мою спину. Я оглядываюсь. Справа от окна, между патефоном и полкой с цветочными горшками висит большая и изящно выцветшая афиша. Она замаскирована желтоватой листвой – так, что видно только название.

– “Кольца Венеры” – читает Зоя. – Это фантастика, да? Я в кино с Зарницы не была!

Выпалив это, она тут же опять делает мрачную мину и подозрительно косится на меня. Я делаю вид, что не заметил ее энтузиазма.

– Нет, почему фантастика, – отвечаю я, – скорее комедия. Романтическая.

Зоя удивленно поднимает брови и щурится.

– Погоди-ка, – бормочет она, – “по сценарию Петра Леонова”? Это не по твоему же?

Я жму плечами.

– Елки-палки!

– Что? Это не столь уж невообразимо. Голливуда больше нет, как впрочем и Мосфильма. Время независимого кинематографа.

– Всегда мечтала актрисой стать, – признается Зоя. – Только не кино.

– Эстрада?

Зоя мечтательно улыбается, но потом внутри нее словно что-то щелкает, и на ее лицо возвращается ее обычная хмурая и чуть насмешливая мина; она отворачивается и смотрит в потолок. Молча допив чай, Зоя ставит чашку на кофейный столик и выуживает из заднего кармана сигареты. Пару раз она щелкает колесом зажигалки, и гостиная заполняется дымом. Зоя кладет руки под голову и прикрывает глаза. Я молчу. Сколько себя помню, я всегда мечтал быть разведчиком.

– Думаешь, с Аркадием все нормально будет? – спрашиваю я. Зоя открывает один глаз, и ее лицо сразу мрачнеет – по-настоящему.

– Нет, – отвечает она, стряхивая пепел в чашку. – Не хотела сейчас про это… Короче, видел припухлости вокруг глазниц?

– Да.

– Отравление. Какая-то дрянь попала в кровь с осколками. Ртуть, может. Без понятия.

– И что дальше?

– Он умрет – вот что дальше. Скорее всего. Нужна сложная операция, и еще понадобятся такие лекарства, которых ты в аптеке не найдешь.

– Если я их достану, сможешь его починить?

– Нет. Я тебе не Пирогов, Петя, – говорит она, выпуская дым в потолок. – Что-то я умею, но… Не думай, что я не хочу ему помочь. Очень хочу… Короче, придется зашивать, как есть, а там – будь что будет. Может, свезет.

Несколько минут она молчит, а я перебираю в уме варианты дальнейших действий. Но вместо конкретных решений мне в голову все время лезут воспоминания.

Я помню, как тяжело было брату, когда он впервые вернулся домой. Зимой это было, сразу после первой битвы за Сиэтл. Аркадий не находил себе места – не мог заснуть, если не стреляли. Он сбежал обратно на фронт, бросив нас с матерью, как только смог. Помню, что я не узнал его, когда он только вернулся. Где был тот брат, который пытался сделать из меня хоккеиста, который помог мне в первый раз завязать шнурки? В пятом классе, катаясь на горячо обожаемых Шарлоттой лыжах, я упал и здорово растянул себе связки. Аркадий нашел меня, и на своих руках пронес через весь лес. Я делал за него уроки в обмен на мороженное, а он всегда был готов за меня вступиться в драке, если только дрались мы не друг с другом…

Что же легло между нами? На этот вопрос я, конечно, всегда знал ответ: не что, а кто. Виктория. От нее он сбежал в армию, потом – на войну. Я не должен на него злиться, не должен сваливать вину за то, кем он стал, на него одного. Сейчас ему нужна моя помощь, потому что больше помочь некому.

– Есть еще другой вариант, – говорю я, и Зоя немедленно поворачивается ко мне. – Слышала когда-нибудь про Удильщика?

– От тебя, только что.

– Известнейший персонаж в узких кругах. Все о нем знают, все делают вид, что его нет. Он может помочь.

– С чего ты взял?

– Потому что имею… опыт общения с ним.

– Тогда надо выйти на него! – говорит Зоя, и поднимается с дивана. – Мы должны помочь Аркаше, по-любому.

– Не так все просто, – говорю я, и подхожу к окну.

Мой дом стоит на вершине сопки, и из окон гостиной открывается вид на мрачный простор железнодорожного узла, который скоро станет единственной нитью, связывающей город с землей, лежащей за пустошами.

– Че сложного-то? – интересуется Зоя.

– Для начала – придется найти Удильщика. Для Управления он, формально – враг вообще. Номера своего он мне не оставил, а значит, надо лично наведаться к нему. Придется лезть под землю.

– В смысле?

– А в прямом. Удильщик никогда не выходит на поверхность. Сеть подземных коммуникаций он превратил в свое герцогство.

– Но ты-то ведь сможешь пройти? – с надеждой спрашивает Зоя.

– Может быть. Я давно с ним не виделся, так что…

– Если можешь – иди, – решительно заявляет Зоя. – Не знаю, сколько Аркаша протянет, если ничего не сделать. Пока наложу швы, помогу ему, чем смогу, а ты – иди.

Я киваю и направляюсь к выходу, но Зоя окликает меня, когда я уже стою на пороге:

– Слушай, я тут подумала – не тему того, что дальше делать…

– Потом, – говорю я. – Сначала выручим Аркадия. После будем выпутываться, – добавляю я. Зоя, подумав, кивает в ответ.

На ходу проглотив остывший чай, я выхожу в прихожую. Фенамин уже начинает действовать, и силы потихоньку возвращаются ко мне. Зоя подходит через пару минут, когда я надеваю бронежилет. Она помогает мне затянуть ремни, а после подпирает плечом косяк и молча следит за тем, как я натягиваю шинель и проверяю магазин своего “Шестопера”.

– Симпатичная мортира, – говорит Зоя. – Никогда таких не видела. Чем ты ее кормишь?

– 11,5х39 мм, бронебойно-разрывной отравляющий. “Шестопер” произвели серией всего в 700 экземпляров.

– Для борьбы с онанизмом, не иначе.

– Сразу видно, что ты у нас недавно, – говорю я, убирая пистолет в кобуру. Зоя следит за мной.

– Ты смелый, – подумав, говорит она. – Не знаю пока, по дурости или нет.

Я молча застегиваю шинель.

– Чего? – спрашивает Зоя.

– Я думал, ты пришла отговаривать.

– Я-то? – удивляется Зоя. – Нет, конечно. Нужно всегда действовать первым. Бить первым.

Она прикуривает новую сигарету от старой, а бычок, затушив, кладет в карман.

– Возвращайся живым, Петя.

***

Луна, белая и перетянутая облаками, как ремнями, глядит на меня сверху, когда я выхожу на улицу. Мощный порывистый ветер приходит в смерзшийся город из пустоши. На фоне его завываний можно уловить редкие ночные шумы: то взвизгнут лохматой покрышкой, то захлопают хлопушками, а то и закричат бодро. Окна обитаемых квартир задраены ставнями, и благонадежных людей в такую пору не встретишь на улице. Я углубляюсь в извилины старых кварталов, грязно-кривые, уютные и знакомые мне интимно. Знающий человек без труда скроется здесь от кого угодно и куда угодно доберется, у такого человека в этом лабиринте одна беда – за каждым поворотом скрываются фантомы из минувших дней, воспоминания об ошибках, протертые от еженощной перемотки и повтора.