Азиз Алимов - Железноцвет

Несколько секунд Мстислав стоит молча, потом начинает хохотать. Хохот зарождается где-то в его недрах, и постепенно вырывается наружу, как пар из паровозного котла. Наверно, так смеялся бы локомотив “Сармат”, если бы мог. Драгуны несмело подхватывают это веселье, и вот уже мы все смеемся от души, а где-то в отдалении громкоговоритель вещает о введении режима “Б”.

– Насмешил ты меня, – говорит Левченко. – Остался еще порох в пороховницах у Пятро, ниче не скажу! – Слава слегка хлопает меня по плечу, и в плече неприятно похрустывает. Про Мстислава говорят, что он на спор пробивает кирпичную кладку с трех ударов. Я не сомневаюсь, что при желании он мог бы оторвать мне голову, и я никак не смог бы его остановить, окажись он ближе чем в десяти метрах от меня. Это придает дискуссиям с ним специфическую окраску.

– Честно говоря, Пятро, никто меня никуда не отправлял, – признается Слава. – Нам поставили вводную – установить пэриметр вокруг Универмага. Перекрываем улицы, разворачиваем артыллерию. Атомолет вот прилетит с форпоста… Я до тебя просто так докопался, если честно. Скучно мне стало, веришь, не? Оборону развернул, командование послал – вся ночь свободна. Пошел погулять, вижу – колодец. Думаю – дай пошлю бойца, посмотрю, кто там плавает. А тут – ты! Ладно, Пятро, – подумав, говорит Левченко. – Пойдем отсюда, что ли. Пошли, пошли, а то вот опять ветэр подымается.

Под отвратительные шуточки, Слава выпроваживает меня со двора. Последнее, что я вижу перед тем, как уйти – это драгунов, снова открывающих люк, из которого я появился. Один из них держит наготове гранаты, другой – пулемет.

***

Несмотря на поздний час, на подъезде к Универмагу движение живее, чем днем. Каждые несколько минут приходят и уходят грузовики, проносятся броневики, перекрыв всю дорогу, прокатывается грозная махина ИТЛ-1. Крыша Первого Универмага – самая большая посадочная площадка в пределах города, не считая Зенитной Башни, конечно. Готовится что-то серьезное – в окрестностях торчит как минимум половина драгун Левченко. Во всех окнах Универмага горит свет. В покосившемся переулке стоит броневик, в который желтоглазые, безносые рекруты затащили пару сильно недокормленных девиц. Коротенькие платья последних, перешитые из формы, теперь валяются на бетонке; стоны заглушает чавканье, скрежет роговых пластин и легкий скрип подвески. С обеих сторон машину прикрывают вооруженные часовые, в кабине броневика курит командир отделения. Последствия этих связей через пару лет присоединятся к стаям, что охотятся на окраинах. К тому времени спутать их с людьми даже на расстоянии будет невозможно.

– Не одобряешь, Пятро? – спрашивает Левченко, кивая в сторону броневика.

– Мне все равно.

– У драгун не бывает увольнительных, – говорит Левченко. – А солдату без отдыха никак. Я делаю для них, что могу.

– Ага, – рассеянно отвечаю я. – Очень прагматично. Я помню, Виктор под это дело формировал специальные роты из проституток, даже шеврон им придумал.

– Да, было время, – скалится Слава.

– Что сам не пользуешься?

Левченко опять усмехается и бросает через плечо свой багровый взгляд.

– Почто мне эти шмары? Я себе нашел настоящую, уже давно.

– Вот как? – с легким удивлением отзываюсь я. Левченко и узы любви у меня в голове сочетаются плохо.

На отдалении от всего расположился сержант с жутким рубцом, разделяющим лицо на две равные половины. Усевшись на снятый шлем, он аккуратно переливает что-то из склянки в помятую флягу. Морда у него безносая и вытянутая, но еще не такая страшная, как у старых драгун. Сравнишь со школьной фотографией – ни за что не узнаешь. И все-таки я знаю, что это – не кто иной, как друг моего детства, Вирджи Мамалыжник. Вернувшись с фронта калекой, он был сразу же завербован в драгуны. Я встретил его, когда Вирджи выписали из госпиталя, после первых процедур. Он хромал по переулку, я хромал следом. У очередного фонаря я нагнал его, и уже собирался достать из кармана пистолет, когда он обернулся. Он посмотрел мне прямо в глаза – и не узнал. А я не узнал его. На чуждом его лице, под пустыми глазами уже прорезались зачатки вторичных глазниц, и ничего в нем не осталось от грозы школьного двора. В нем вообще ничего не осталось. Я прошел мимо.

За спиной Вирджи, в руинах сгоревшей библиотеки, группа старых драгун преклоняется алтарю, сложенному из мусора. На моих глазах, один из них возлагает к алтарю мертвую крысу, поросшую костяными иглами. Пока я просиживал штаны на зачетах, они молились всем богам под шквалом дружественного огня. Никто теперь не вспомнит их настоящих имен; их вид потерял последние крохи человечности. С затылков, их фасеточные глаза неотрывно следят за мной.

Улица замирает при приближении Левченко; драгуны расступаются, словно льдины перед атомоходом. Мне вдруг думается, что у Славы есть явное сходство с истребителем танков: он не может толком повернуть голову. Гипертрофированные мышцы наползают одна на другую, делая его спину похожей на огромный щит. Вся форма Левченко пошита на заказ.

В городе драгуны Левченко выполняют все те функции, которыми до войны занималось Росгвардия, и многие другие. Здесь они – и полиция, и внутренние войска, и суд, и палачи. Днем они штурмуют притоны и охотятся на речников, а ночью применяют собранные вещдоки на себе или продают мне. Морпехи кастрированной 303-й их ненавидят и завидуют им, гражданские боятся их больше, чем речников и сфинксов вместе взятых, а Управление мирится с ними, как с неизбежным злом, с инструментом, без которого не выполнишь грязную работу.

Левченко подзывает Вирджилиу. Подойдя к Левченко, тот что-то негромко ему доводит. Слава пару раз кивает. Вдруг, улицу оглашает страшный вопль. Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть драгуна, пулей выскочившего из переулка, который мы только что миновали. Хотя вид он имеет жуткий, я сразу понимаю, что передо мной – рекрут, примерно так же обработанный, как молодчик, встретивший меня из люка. То, что он не в себе, очевидно с первого взгляда. Он обнажен; его вытянутое, костистое туловище покрыто глубокими и свежими порезами, явно от его же когтей. Слюна ручьем течет изо рта драгуна, его взгляд мечется, а руки дергаются независимо друг от друга, словно он решил мух наловить. Прежде, чем драгун успевает двинуться дальше, из того же переулка выскакивают двое его товарищей. Они бесцеремонно сшибают его с ног и скручивают; он продолжает верещать, но не слишком сопротивляется. Но я уже смотрю не на него, а на лица его друзей. На них вовсе нет смятения или непонимания, в них я вижу нечто совсем иное: страх и бессильную злость. Небывалое сочетание для ночных владык города. Отшвырнув склянку, Вирджилиу спешит к ним.