Станислав Гагарин - Вторжение

— Что же произошло? — взволнованно пробился сигнал одного из самых молодых начальников патрулей.

— Беда известная, — печально произнес Бэта-фермент-Рцы. Уже не раз и не два приходила она к нам, на погибель муравьиного рода. Нас снова губят ломехузы!

«Опять они! — чертыхнулся, скрестив антенны, Икс-фермент-Тау. — И здесь в муравьином мире, не дают мне покоя…»

В зале начался шум, сигналы накладывались друг на друга, отовсюду слышались конкретные предложения, но общий их смысл был направлен к тому, чтобы немедленно помочь братьям по Федерации.

Икс-фермент-Тау почувствовал, что сознание его снова раскололось, и к знанию о жуке Ломехуза и родиче его — Атемелесе прибавились человеческие знания о космических пришельцах, посланцах Конструкторов Зла, которых люди назвали именем коварных насекомых, разрушающих сейчас родной дом соседей муравья-солдата.

«Да минет нас чаша сия, — подумал Икс-фермент-Тау. — Но кто же я такой? Муравей или человек?»

— Послушайте, — усмехнувшись произнес Сталин, — к вам никогда не приходил страх? Чувство особого рода — страх одиночества… Видите ли, я о вас знаю все, но хотелось бы услышать непосредственный ответ. Это даст мне возможность увидеть, каким вы себя полагаете сами.

Вождь обнаружил, что вопросом этим явственно смутил хозяина этого таинственного прежде особняка, а теперь уже, в эпоху гласности, вседозволенности и демократии, наверно, уже легального бандитского логовища.

Пахан, Старик — или как там его еще? — изо всех сил старался казаться невозмутимым.

— Вы знаете, товарищ Сталин, — индифферентно заговорил он, — я как раз и занимался проблемами одиночества, в философском, так сказать, плане. Изучал работы Эриха Фромма, читал американского социолога Рисмена, знаком с выводом канадского ученого Маклюэна о том, что общество неуклонно движется к превращению в толпу безымянных одиночек… Но в связи с чем вы спросили меня об этом? Разве проблема Homo solus’a, человека одинокого, связана…

— Нет, — перебил его вождь, — не связана. К ней у меня академический интерес. Хорошо, оставим тему. Что вам известно о тех, с кем произошло сегодня ночью вооруженное столкновение?

Из пространного рассказа Пахана Сталин узнал, что тому многое известно о ломехузах. Не знал гангстер лишь одного: их подлинной опасности, таящейся в космическом происхождении, в глобальной поддержке, которую они получили от истинных хозяев своих — Конструкторов Зла.

Вообще, этот доморощенный мафиози оказался любопытным, по мнению товарища Сталина, типом. Он был особого рода социалистом, исповедовал вульгарный утопизм, надеялся придти к обществу свободы, равенства и братства через уголовные деяния, через широкое применение криминальных методов. Эдакий стихийный анархист с дипломом кандидата наук в кармане и кистенём в руке…

«А что? — подумал Сталин. — Разве мы, социал-демократы, не начинали с обыкновенного разбоя на большой дороге, с бандитских нападений на банки, почтовые конвои, именуя их ученым, понимаешь, словом экспроприация? Нет, этого парня надо использовать, подтолкнуть к еще более эффективному противодействию ломехузам. Но под моим контролем, понимаешь!»

Так Иосиф Виссарионович и заявил Старику: надо, мол, усилить борьбу с опасным противником. Разработку стратегии и тактики он, товарищ Сталин, берет на себя.

— Действуйте осмотрительно, — сказал вождь. — Сейчас перейдите к временной передышке, запустите к ним парламентёров, хотите, дескать, мира и этого пресловутого, навязшего в зубах консенсуса, согласия, понимаешь… Будьте осторожны. Существа, с которыми вам предстоит иметь дело, дьявольски хитры. И руководят ими не старые добрые черти, которых облапошивал поповский работник Балда, а самые что ни на есть новоявленные Люциферы, с полным, понимаешь, набором галактических средств и приемов.

Теперь Старик с выражением крайней почтительности, переходящей в обожание, но без угодливости смотрел великому гостю в глаза.

«Да, он же самый настоящий сталинист!» — мысленно воскликнул несколько изумленный вождь и поймал себя на том, что от осознания этого ему все-таки приятно. Ну что же, ничто человеческое и товарищу Сталину не чуждо.

…Они мирно сидели за столом и неторопливо обедали, время этому уже приспело.

— Вы, конечно, знакомы с работой Эриха Фромма «Бегство от свободы», — полуутверждающе, полувопросительно сказал доцент Головко.

— Это вы про садо-мазохистскую личность, которая тяготеет к авторитарности? — насмешливо улыбнувшись, Сталин ткнул в сторону мафиози мундштуком трубки. — Человек, утверждает этот американский ученик и одновременно ревизор Фрейда, человек восхищается, понимаешь, авторитарностью и склоняется к подчинению ей, и в то же время он сам хочет быть авторитарным, и подчинять собственной воле других.

Но что здесь, в этих словах оригинального?! Подобные идеи стары, как мир… Тот же Теодор Адорно — известно вам, доцент, такое имя? — обнаружил в толпе, именуемой человечеством, некую авторитарную, понимаешь, личность, раздираемую тягой к власти с одной стороны, и борьбой против любой власти — с другой. Вы посещаете нынешние митинги?

— Посылаю надежных людей, — с готовностью ответил Головко, — чтоб нюхали что к чему. А сам за ними по ящику наблюдаю.

Он кивнул в сторону плоского телевизора марки «Сони», вмонтированного в шкаф-стену из красного дерева.

— Правильно поступаете, гражданин доцент, — одобрил Сталин. — Всегда опасайтесь толпы! В ней авторитарная личность, а по существу дикарь во взбесившемся, понимаешь, стаде, мечется от сладких грез к взрывоподобной жестокости, стараясь тем самым вытеснить из сознания тяжкие грехи конформизма.

Именно автоматический конформизм, это уже по Фромму, привлекает толпы людей на митинги, которые по сути своей вовсе не проявление некоей, понимаешь, свободы, скорее наоборот: митинги ведь тоже кто-то организует. И когда человек бросается в духовную клетку митинга, он как раз и бежит, понимаешь, от свободы, ему вовсе не нужна свобода. Большинство людей, я бы даже сказал — подавляющее, понимаешь, большинство, как раз и боится свободы. Участвуя в митинге, вы утверждаете самого себя, добровольно втискиваетесь в прокрустово ложе того типа личности, который вам предлагают устроители очередного сборища. И, как я понимаю, вам ни к чему быть марионеткой в руках тех, у кого личность давно, понимаешь, замещена ломехузами. Впрочем, они сами и есть самые подлинные ломехузы, ваши первейшие ныне конкуренты.

— Это так, — важно кивнул внимавший вождю доцент, ему ужас как импонировало, что сам товарищ Сталин ведет с ним, как с равным, ученый разговор.