Джонатан Барнс - Сомнамбулист

За мной постоянно наблюдают и больше не разрешают отсутствовать на вечерних молитвенных собраниях. Мне все больше кажется, что я тут заключенная, которую со;еди по камере не любят и не уважают. Стоит ли говорить, что я плохо сплю, мой сон прерывист и видения тревожны.

Утром меня вызывают к председателю. Этот титул здесь гроизносят шепотом и самым почтительнейшим тоном.Он царек и божок своего маленького королевства.

Он Любовь 1, альфа среди людей компании. Протолюбовь. Сдается, что существует заранее предписанный предел численности штата компании — тысяча человек, квота, которую надо полностью выбрать. Сейчас число почти достигнуто, и, как только будет найден Любовь 1000, эти люди сразу же приступят к выполнению своего плана, что бы они там ни затевали.

Я не в силах даже объяснить, насколько серьезно они настроены. Порой мне кажется, будто со всеми своими стишками и молитвами это совершенно безобидный народец, энтузиасты, которым просто нравятся тайны и заговоры, существующие только в их воспаленных мозгах. Но я все больше и больше ощущаю, что здесь становится опасно, а мои коллеги готовят что-то страшное, что-то разрушительное, что-то немыслимое для города. Что бы ни привело тебя к решению внедрить меня сюда (я по-прежнему отказываюсь признать, что в этом какую-то роль сыграла шарлатанка Бэгшоу), ты прав, послушавшись своего инстинкта.

Сегодня работа у меня неинтересная, как всегда, но мне удалось наткнуться на важную маленькую заметку. Разбираясь с особенно нудной папкой документов, я нашла запись о трансакциях компании. До недавнего времени "Любовь, Любовь, Любовь и Любовь" скупала огромное количество собственности под землей. По большей части это заброшенные участки канализационной системы и туннели, которые больше не использует подземка. Не сомневаюсь, что это наведет тебя на определенные мысли, хотя истинный смысл от меня пока ускользает.

Я постараюсь раскопать больше, но отныне мне придется вести себя очень осторожно. Я под пристальным наблюдением и не могу гарантировать собственной безопасности, если меня раскроют. Когда я смогу уйти? Я ощущаю себя какой-то непонятной героиней дешевого романа, которая сдуру лезет в самое пекло.

Но мне надо идти. Время, которое я могу провести наедине с собой, кончилось. Моя тюремщица возвращается.

Никто из живущих на свете не знал город лучше Томаса Крибба. Как старый верный любовник, он мог поведать обо всех его изгибах и складках, всех его щелочках и проходах, всех интимных его уголках. Он был поверенным его секретов и скрытых мест. За несколько часов Томас Крибб мог найти любого человека в Лондоне. От последнего дворника до пэра королевства, как бы они ни пытались скрыться. Порой он даже хвастался, что таким образом помогал полиции, выследив несколько десятков преступников, которые в гордыне свой полагали, будто удачно легли на дно.

Но поиск Нэда Лава оказался совсем другим делом. Складывалось впечатление, будто его укрывает сам город. Никому не удавалось так качественно исчезнуть даже в далеком будущем, как уверял меня Крибб, где город куда плотнее заселен, нежели сегодня.

В общем, лишь сильно за полдень следующего дня мистер Мун и Сомнамбулист получили известие от уродца, а когда они оказались на пороге странного жилища нужного им человека, день успел почти погаснуть.

Нэд Лав обитал в нижнем, беднейшем районе города. Окна его дома оказались заколочены, дверь закрыта на засовы и задвижки, и внешне он выглядел совершенно заброшенным. Сомнамбулист даже нацарапал сердитый комментарий, полагая, будто Крибб их надул и по злобе отправил в бесполезную прогулку. Мистер Мун не выразил согласия по поводу его предположения и постучал в дверь как можно громче.

— Мистер Лав!

Великан аккуратно огляделся по сторонам, проверив, не наблюдают ли за ними. В таком районе явно не следует привлекать к себе излишнего внимания.

В тот момент, когда Эдвард вновь собирался позвать хозяина, за дверью раздался скрип и в прорези для газет и писем показался подозрительный глаз.

— Уходите,— проскрежетал старческий голос.

— Мистер Лав?

— А кто его спрашивает?

— Мое имя Эдвард Мун. Это мой помощник Сомнамбулист.

— Не люблю гостей. И на посетителей у меня времени нет.

Мистер Мун посмотрел на дом, ветхий и заколоченный, словно в ожидании сноса. Даже его поразило, хотя он привык к самым разным жилищам, что кто-то может всерьез решить здесь поселиться.

— Мне очень важно поговорить с вами,— настойчиво произнес он.— От этого зависит судьба многих.

— Уходите. Я вас не впущу.

— У меня есть... вопросы. О поэте.

— Поэт? Никаких поэтов не знаю.

— Вы знали его, когда были ребенком,— строго проговорил Эдвард, начиная терять терпение.— У меня нет времени для игр. Если мои сведения верны, то меньше чем через двадцать четыре часа город подвергнется нападению.

— Значит, все же началось? — Человек за дверью пробормотал еще какую-то фразу, но слишком тихо.— Я боялся, что это уже близко.

Иллюзионист наклонился к прорези.

— Мистер Лав. Мне не очень удобно вести разговоры в таком положении. Пожалуйста, впустите нас. Нам нужна ваша помощь.

— Подождите.— Лицо исчезло. В доме заскрипели и заклацали бесчисленные замки. Открывание двери оказалось весьма непростым занятием. Сам Варавва был не так крепко заперт в Ньюгейте, как Нэд Лав в собственном жилище. В случае пожара бедняга рисковал погибнуть, не успев повернуть все нужные ключи. Мистер Мун взял на заметку: не ставить в известность о данном факте мистера Скимпола. Мало ли какая мыслишка могла зародиться в голове альбиноса с учетом его пристрастия к поджогам.

Наконец дверь приоткрылась. Навстречу гостям вышел очень старый человек. Лицо его, необычайно высохшее и морщинистое, напоминало фрукт, слишком долго пролежавший на солнце. На плечах старика сидел коричневый старый сюртук, с которым, судя по его состоянию, хозяин не расставался даже во сне. В левой руке он сжимал полупустую бутылку отвратительно дешевого виски.

— Я Лав,— высокопарно произнес владелец дома.— Но можете называть меня Нэд.

По коридору, пропахшему плесенью и кошачьей шерстью, он провел гостей в обширное помещение, некогда, по-видимому, служившее столовой. Если газ сюда когда-либо и проводили, его наверняка давно отрезали. Вместо светильников темноту с трудом разгонял десяток свечей, ронявших на пол жирные стеариновые капли. Вдоль стен громоздились кучи одеял, а в центре комнаты темнела маленькая печка. Рядом валялись разбросанные по полу остатки еды.

Наверняка приманка для грызунов, решил Сомнамбулист. Собственная его чистоплотность и приверженность гигиене являлись плодом многолетних усилий педантичной миссис Гроссмит.