Сергей Фомичев - Ренегат

— А вот иранцы думают иначе, — несёт меня.

— Двое ребят, кто с ним работал. Мохолапов и Буртин. Руководитель среднеазиатского сектора Васильева. Учёный секретарь Каневский. И я. Пожалуй, больше никто.

— Он так и не рискнул опубликовать гипотезу или же ему помешали?

— Бог с вами. Кто ему мог помешать? Дело в том, что все кто хотя бы косвенно занимался байбарским письмом, его версию знали и так.

— Ну вот, — улыбаюсь. — Чего же вы мне голову морочите с перечислением каких-то там четверых человек.

— Знаете ли вы, сколько всего фрагментов текста обнаружено?

— Нет.

— Шестнадцать!

— И четырнадцать из них вами? Я видел в хранилище.

— Все шестнадцать нами. Просто две надписи на стенах, мы понятно в институт не перевезли. В некотором роде мы обладаем монополией на байбарское письмо.

Первый текст обнаружила экспедиция под моим руководством. В семьдесят пятом году. Двух тогдашних студентов, показавшихся мне особо смышлёными, Соняшникова и Мохолапова, я потом взял в аспирантуру. Соняшникову даже квартирку выхлопотал в Химках. Ну а когда стал директором, выделил им тему.

— Буртин пришёл позже? — уточняю я.

— Да, он до этого занимался античностью в Институте Истории. Крым перекапывал. Но чего нового можно найти в Крыму? А тут совершенно нетронутая тема. Перспективы, как тогда казалось. Он и подключился.

— Почему же вы так рьяно противодействовали Соняшникову?

— С текстами, что найдены были первыми, его гипотеза не сработала. Слова походили на персидские, но и только. Многие знаки не совпадали. То есть натяжка выходила большая. Но главное не в этом. По его гипотезе получалось, что это не отдельный язык, а просто тайнопись. Словно язык офеней, от которого пошла ваша блатная феня…

— Что значит, наша блатная феня? — свожу я брови.

— Извините. Я хотел сказать, что…

— Неважно, продолжайте.

— Ну так вот. Одно дело изучать мёртвый язык и совсем другое какую-нибудь коммерческую тайнопись, придуманную кланом торговцев для своих треб. Согласитесь, совершенно разные масштабы.

— И, тем не менее, даже осадив Соняшникова, вы уже через год зарезали тему совсем.

— Зарезал. Молодых людей заносило на антинаучную стезю. Увлеклись Фоменко, Носовским, знаете таких?

— Нет. Они имеют отношение к делу?

— Сомневаюсь.

— Тогда оставим.

— Короче, дело запахло дискредитацией института, и молодых людей попросили. Я лично и попросил. Буртин вернулся к эллинам в Институт Истории. Опять копает безнадёжный Крым. Но перспектив у него стало ещё меньше, годы потеряны. Мохолапов вообще ушёл из науки, что лично мне жаль. Он прекрасно справлялся с организацией экспедиций. А Соняшникова я перевёл в архивный отдел. И поверьте, это лучшее, что ему светило.

Пора было доложиться шефу.

Он хмуро слушает мои соображения. И, заметив вскользь, что не наше дело преступников ловить, начинает по привычке проверять версию на крепость.

— Почему Соняшников не изготовил муляжи, почему пошёл на такой риск?

— Скорее всего, ему подсунули текст накануне. У него не оставалось времени до новолуния.

Следует ещё пара вопросов, но загнать меня в угол не получается.

— Хорошо, — говорит шеф. — Передашь свои соображения ребятам из МВД, а я пробью у начальства бумагу о твоём отзыве. Нечего тебе там делать. У нас тут завал, оборотни в метро объявились, а ты прохлаждаешься на стороне.

— Товарищ майор, дайте мне пару дней.

— Зачем?

— Хочу докопаться. С этой мистикой мы больше загадок находим. Хоть бы одно дело до ума довести.

— Молодой ты ещё, Хальцевич. Жизни не знаешь. Раскроешь ты преступление и что? Майор Сенчук получит премию. А ты выговор.

Шеф думает и машет рукой.

— Ну да чёрт с тобой. Два дня дам.

— Каневский здесь? — заглядываю в кабинет.

— В Туркмении, — отвечает какая-то девушка.

— Давно?

— С июля…

Остаётся Васильева.

— У нас, в среднеазиатском секторе, тем много. Байбарская культура далеко не приоритет. Так, случайно натыкались. В тех местах, знаете ли, где ни копни, всё на древний слой наткнёшься. Мы на согдийской культуре основной упор делали. Самарканд, Бухара, Афрасиаб. Да на парфянских царях.

Но тут появился Соняшников. Завёлся как неофит. Пробивал экспедицию за экспедицией и сам не пропускал ни одной. Во многом благодаря ему, мы собрали такой материал.

— Получается, все тексты байбарского письма обнаружены группой Соняшникова?

— Ну нет, первое обнаружил профессор Даниленко. Соняшников тогда ещё студентом был. К тому времени как сформировали байбарский археологический отряд, уже четыре надписи нашли. Но потом, да. Потом локомотивом стал Андрей. И самую последнюю надпись он нашёл.

— А Даниленко остыл?

— Он директором стал. Забот столько, что в поле изредка выбирается. А кроме нашего сектора на нём ещё и Кавказ, и Сибирь, и Сирия… монографию второй год закончить не может.

— По байбарской культуре?

— В том числе и по ней.

— А Каневский?

— Этот на парфянских царях завёрнут. На раскопы Соняшникова заглядывал иногда, просто потому что рядом. Посмотрит день-два, посоветует что-нибудь, и к своим парфянам учешет.

Возвращаясь от Васильевой, в коридоре случайно встречаю Буртина. Спрашиваю на ходу:

— А что за история с Фоменко, Носовским?

— А, это Игорёк. Он всегда относился к науке не слишком серьёзно. Когда гипотезу Соняшникова завернули, Мохолапов вовсе с катушек съехал. Стал выдвигать версии одну другой бредовей. Вроде инопланетного следа или пересмотра датировок. И не просто среди друзей, под пиво, а стал заваливать статьями журналы… Андрей не приструнил его вовремя. Вот нас и ушли.

На улице Восстания зарываюсь в аэрофлотовские списки. Пусто. Ни одной знакомой фамилии.

Романов с летёхами возвращается из рейда по подпольным антикварам. Уставшие, злые. Сидим, молчим. Натыкаюсь взглядом на конверт из Египта. Беру, рассматриваю штампы.

— А вы молодец, — говорю Романову. — Даты разобрали.

…

— А вот почтовое отделение упустили. Соняшников в Химках живёт, а здесь центр Москвы.

— Чёрт! — вскакивает Романов.

Один из «пап карлов» хватает справочник и через минуту всё выясняется.

— Институт Археологии Востока.

Я беру пиджак и направляюсь к двери.

— В институт?

— В Нукус.

Прошлый шашлык благополучно переварился. Но рейс поздний и шашлычная закрыта. Автобусов тоже не видно. Беру частника.

— Куда?

— Курган Старца.

— Полтинник.

— Тридцатник, — возражаю я.

— Сорок, — уступает мужик. — Ночь скоро. За меньше не повезу. Пешком иди.

— За сорок в оба конца.

— А ждать сколько?

— Час не больше. Потом обратно. Успеешь ещё кого-нибудь подцепить.