Пьер Немур - Ненужный мальчик

– Это же наша работа, так? – удивляется инспектор Берту.

– Вы не записывали случайно, кто входил и выходил? – настаивает Видалон.

– Насчет того, кто входил, трудновато, – говорит Брекар. – Вошло немало народу. Я хочу сказать… человек пятнадцать. А выходило поменьше.

Берту достает небольшой блокнотик. Перед Видалоном, старшим по чину, не повредит продемонстрировать свою добросовестность.

– Мы насчитали всего пять, – докладывает он. – Двух мужчин и трех женщин. Мужчины, врачи, оживленно беседуя, сели в машину с регистрационным номером 75.

– С пустыми руками? – спрашивает Видалон. Краткое молчание: Берту размышляет. Вопрос

его удивил.

– Да, с пустыми. Они даже жестикулировали.

– А женщины?

– Три медсестры. Две вместе. Они болтали, сунув руки в карманы передничка.

– Ясно, – вдруг прерывает его Брекар. – Я понял, к чему ты ведешь, Амедей. Третья – тоже медсестра, на ней, кроме белой формы, еще была синяя накидка. И она несла сверток. Тогда я не обратил внимания, но, мне кажется, это был чемоданчик…

Перед объединившимися против него усталостью и неудачей Амедей Видалон вынужден сложить оружие. Он прислоняется к машине.

– Ну, что ж, ребята, здорово нас провели, – вздыхает он.

Мари-Клод Жанвье потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

– Что? – выговаривает она. – Ты не хочешь бежать? Ты не хочешь, чтобы мы воспользовались этим, наверное, единственным случаем?

Сложность общения с Фабиеном объясняется двойственностью его личности: с одной стороны, повышенный коэффициент интеллекта, с другой – детские реакции, естественные для десятилетнего ребенка. В настоящий момент верх в нем одерживает ребенок. Надувшись, он отвечает:

– Нет, я бежать не хочу.

– Но почему же, Фабиен? – не сдается Мари-Клод.

Объяснение ставит ее в тупик.

– Потому что мне хорошо здесь. Потому что мне хорошо с тобой.

Это признание не может ее не тронуть, не польстить ей, однако его глубокий смысл от нее ускользает. Для того, чтобы продолжить беседу, она пытается говорить доступней, спуститься, думает она, до уровня маленького мальчика.

– Знаешь, это очень мило – то, что ты мне сейчас сказал. И я тоже рада, что мы вместе. Ты такой славный! Мы хорошо ладим, да?

Она понимает свою оплошность, когда он сердито смотрит на нее и ворчливо произносит:

– Значит, я славный, да?

– Да… ну, я хочу сказать… Послушай, раз ты закончил есть, давай умоемся и обсудим ситуацию. Хочешь?

– Ладно.

Он встает с мрачным видом. Мари-Клод идет за ним в ванную.

– В конце концов, Фабиен, разве ты не рад будешь вернуться домой, в прекрасную квартиру твоих родителей?

– Нечего мне там делать, – заявляет он с намыленной физиономией.

– Но подумай, наконец, о родителях. О папе, маме… Они провели ужасную ночь, гадали, где ты, что с тобой. Я уверена, что они обратились к похитителям по радио, по телевидению. Они вне себя от беспокойства.

– Ну да… – усмехается Фабиен. – Сразу видно, что ты их не знаешь. Ничего, пусть побегают…

– Фабиен! – восклицает она возмущенно. – Как ты можешь говорить такие вещи!

– Ну, ты даешь! – взрывается он. – Вы, взрослые, можете делать любые гадости, а когда ребенок говорит то, что думает, вас это возмущает.

Мари-Клод не находит, что ответить. Она осознает свое бессилие перед неумолимой логикой десятилетнего человечка, невосприимчивого пока к тонкостям диалектики.

– Но, Фабиен, ты думаешь о том, во сколько это дело обойдется твоим родителям? Гангстеры – они нам сами, сказали об этом, – похитили тебя, чтобы вытянуть деньги у твоих родителей. Их могут просто разорить.

Рассуждения взрослого человека, недоступные ребенку…

– Ну и что! Плевать я хотел. Папа заплатит.

– Как это «плевать»? – протестует Мари-Клод. – Но твой папа отдаст бандитам твои деньги.

– Как мои?

– Конечно… все, что есть у твоих родителей, это и твое. Значит, эти негодяи обкрадывают тебя так же, как твоих родителей. Слушай, если бы однажды ночью в ваш дом забрались воры и взломали сейф

твоих родителей, тебе было бы на это наплевать?

– Ну…

– А если бы они и у тебя украли что-то самое дорогое. Что для тебя самое дорогое?

– Мой электрический поезд и самолет, который летает.

– Вот. Если бы они украли у тебя эти вещи? Все, что принадлежит твоим родителям, принадлежит и тебе.

– Ты думаешь? – спрашивает Фабиен, поколебленный.

Она насухо вытирает его махровым полотенцем, помогает натянуть трусики и рубашку, остальное надевает в комнате.

– Еще бы! – отвечает Мари-Клод. – Хочешь, я тебе что-то скажу? Вот смотрю на тебя и думаю, министр-то прав.

– Какой министр?

– Внутренних дел. Это мой начальник. Он так говорит: в случае похищения не надо платить гангстерам, потому что это получается, как премия преступникам.

– Значит, ты думаешь, папа не станет платить?

– Да нет же, он заплатит. Семьи всегда платят, потому что они хотят, чтобы похищенных освободили, понимаешь? Но я говорю, что наш долг убежать, если мы можем, до того как он заплатит.

Фабиен теперь совсем одет – бархатные брюки, курточка, кроссовки.

– Не хочу я бежать, – повторяет он упрямо, но берет Мари-Клод за руку.

Тогда молодая женщина, чувствуя, что добилась успеха, предпринимает последнюю атаку.

– Ты, может быть, нет, а я хочу, – говорит она, взяв его за руки и глядя ему прямо в глаза. – Ты немножечко эгоист, мой маленький Фабиен. Ты думаешь, что тебе-то они ничего не сделают, потому что ты ценный предмет обмена. А я? Что будет со мной, когда твой папа заплатит и они тебя освободят? За меня выкуп никто не заплатит. А потом бандиты подумают, что человек из полиции для них опасен, что, оказавшись на свободе, я сделаю все, чтобы их найти и отправить в тюрьму. Тогда, знаешь, что они сделают? Да они просто избавятся от меня. Они меня убьют.

– Нет! – кричит Фабиен. – Нет, они не сделают тебе ничего плохого! Я им помешаю.

Мари-Клод с видом печального смирения машет рукой.

– Ты не сможешь ничего сделать, – объясняет она. – Тебя они освободят. Ты вернешься к родителям, а потом… – она делает театральную паузу и сама злится на себя за эту плохую драматическую сцену, – а потом, – продолжает она, – ты меня забудешь.

Глаза ребенка наполняются слезами.

– Нет, Мари-Клод! – вновь кричит он. – Нет, я тебя никогда не забуду!

Взволнованная этим порывом, она сажает Фабиена к себе на колени.

– Я знаю, что ты меня не забудешь, – уверяет она. – Не надо плакать. Я просто хотела, чтобы ты понял разницу в нашем положении, и пока этот тип один, мы можем вдвоем…

Он прерывает ее, чмокнув в щеку. И, вытирая слезы, принимает решение со свойственной детям внезапной сменой настроений: