Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке

— Антонио, — сказал маэстро, — нельзя так! И не проси, не настаивай, учись быть терпеливым… Прошу тебя.

Ученик молчал, насупившись.

— Ну… хочешь, я завтра договорюсь с капельмейстером церкви Марии Магдалины, он с удовольствием даст тебе продирижировать литанией на освящение Святых Даров. Ее написал Никола Роспони, и она…

Карло замолчал, пытаясь подобрать нужное слово.

— Бездарна! — закончил за него мальчик. Он открыто смотрел на учителя — немного бледный, лопоухий, с косой рыжеватой челкой и большими светло-карими глазами. — Вы сами прекрасно это знаете, и совсем не хотите, чтобы я дирижировал этой дурацкой литанией.

Маэстро вздохнул и развел руками.

— Во-первых, с тобой трудно спорить. Музыка маэстро Роспони действительно… М-да… А во-вторых… если я тебя сильно люблю, это еще не дает тебе право вить из меня веревки.

Антонио посмотрел на учителя.

— Дает… — сказал он и тут же улыбнулся во весь рот.

Учитель улыбнулся в ответ. «Да… За эту его улыбку можно полжизни отдать, — подумал он. — Но правильней будет изобразить строгость». И нахмурился.

— Это еще почему?

— Потому что вы — мой. — Антонио подошел к Карло и бесцеремонно забрался к нему на колени. — А я — ваш.

— Нет, я так не согласен! — возразил Карло, теребя себя за длинный горбатый нос и пытаясь скрыть рвущуюся наружу улыбку.

— Но я хочу дирижировать вашу мессу! Я ее давно выучил, знаю все партии…

— Ты молодец, но… разве это от меня зависит? И вообще, всему свое время. Не торопись, ничего от тебя не уйдет.

Антонио слез с колен учителя и направился к своему табурету.

— Откуда вы знаете! А вдруг уйдет? — бросил он на ходу.

— Антонио! Ну что у тебя за характер! Ты даже не представляешь, что это такое — дирижировать ТАМ… Вся знать во главе с дожем, высшее духовенство Республики…

— Представляю! Я ведь подменял отца с его скрипкой…

Карло поднялся со стула, подошел к мальчишке, улыбнулся и слегка дернул его за ухо.

— Да с такими ушами ты все внимание публики сосредоточишь на себе — про мою мессу и думать забудут…

Антонио вскочил, с грохотом роняя табурет, и выбежал из комнаты.

Опять эти уши, эти насмешки! Почему в свои законные десять с половиной нельзя дирижировать в главном соборе, как бы хорошо ты это ни умел?!..

Антонио сбежал по лестнице вниз, прыгая через три ступеньки, и вылетел из дома. Деревянная дверь громко хлопнула ему вслед. Что же это получается? Он, Антонио, стремится к необычному, высокому, и точно не ударит в грязь лицом, а им это…

Антонио шмыгнул носом, сдерживая слезы, и свернул за угол.

Со всех сторон, насколько хватало взгляда, виднелись пышные дворцы и храмы — каждый из них пытался рассказать богатую и величественную историю своего города. Городу было чем гордиться — не зря ведь наезжали сюда поклонники изящных искусств, маскарадов и тайных знаний… Венецианские мальчишки тоже любили свой город. Потому что трудно придумать более интересное место для игр, чем запутанные улицы и переулки с водными каналами вместо мостовых, заросшие виноградом дворы, таинственные подземелья под храмами и дворцами…

Антонио шел по этому великолепному древнему городу, и ему было не до красот и тайн. Он шагал потупясь, не обращая ни на что внимания. Лишь время от времени его отвлекало пение, доносящееся со стороны каналов — венецианские гондольеры оставались верны себе и затягивали свои протяжные баркаролы всякий раз, когда на то возникало желание. Антонио вспомнил, как старик Карло рассказывал ему, что баркарола родилась именно в Венеции — ведь размер «шесть восьмых» как нельзя лучше соответствует ритмичным взмахам весла гондольера…

Через несколько минут Антонио оказался возле Арсенала — громадной судоверфи. У невысокого дерева он увидел Этторе. Этторе был весельчак, неутомимый выдумщик и отъявленный бездельник. Как уверял он сам, второго такого не было во всей Венеции. Антонио был склонен ему верить.

Завидев друга, Этторе стал расплываться в улыбке, но губы его замерли на полпути.

— Эй, ты чего такой… мокрый? Плакал?

— Да ну их… — Антонио вытер глаза рукавом.

— Что, совсем замучили своей музыкой? — Этторе смотрел сочувственно.

— Да нет, наоборот…

— Это как?

Антонио вздохнул.

— Сложно объяснить… Я, наверное, сам виноват. Замахнулся на то, что мне не положено.

Глаза Этторе слегка округлились.

— А чего такого тебе не положено?

— Да… — Антонио потупился. — Захотел продирижировать мессой.

— Вот это да! И где?

— В соборе Святого Марка…

— Ну ты даешь! — Этторе присвистнул. — А чего не сразу в Ватикане перед святейшим Папой?

— Ты не понимаешь! — Антонио почувствовал, что на глаза снова наворачиваются слезы. — Я ведь и перед Папой могу. А они… — он махнул рукой, — «Тради-иции, тради-иции…»

— Тяжело тебе… — посочувствовал Этторе. — Ладно, не огорчайся так. Пойдем лучше в лагуну искупнемся.

День стоял жаркий.

— Можно… — рассеянно ответил Антонио.

На берегу Венецианской лагуны у городских мальчишек было излюбленное место с небольшим пляжем. Скинув одежду возле огромной каменной плиты, которая нагрелась на солнце, как печка, Антонио и Этторе побежали по мягкому теплому песку к морю, бросились в воду, поднимая тучи брызг, и вынырнули уже далеко от берега.

Наплававшись, мальчишки повернули назад. Этторе вышел на берег, забрался на старую деревянную вышку — она тяжело скрипнула под его весом — и с довольным криком шумно плюхнулся в воду рядом с Антонио.

— Не брызгайся, пожалуйста! Я и так весь мокрый.

— Когда ты не в настроении, Тонино, с тобой невозможно разговаривать!

— Ну и помолчи лучше.

Антонио тоже залез на вышку. Снизу она казалась небольшой, но отсюда, с высоты четырех метров, глядеть на воду было страшновато. Хотя, поджав ноги и закрыв глаза, вполне можно было прыгнуть — Антонио, как и Этторе, не раз проделывал это. Зато прыгнуть рыбкой — головой вперед, выставив перед собой руки — Антонио никак не решался, хотя ему давно этого хотелось.

В самом деле, ничего опасного тут не было, Антонио не раз видел, как прыгают рыбкой старшие ребята. Он хорошо знал дно лагуны — ни подводных камней, ни коряг, под вышкой было довольно глубоко. С другой стороны, Антонио хорошо умел нырять, ему ничего не стоило прыгнуть с невысокого парапета. Он предпочитал именно такой способ погружения медленному, зябкому вхождению.

Единственное, чем он рисковал, если бы недостаточно вертикально вошел в воду — он мог отбить живот и ноги. Но и это, в конце концов, не смертельно. Антонио глядел вниз, плещущаяся вода манила и завораживала. Ему захотелось, глядя на игру бликов, раствориться, слиться с ними, стать одним из солнечных зайчиков на поверхности воды. Ему даже чудилось в этой игре некое подобие улыбки, и лишь минуту спустя он понял, что это была улыбка синьоры Анны.