Песах Амнуэль - Месть в домино

— Да. Но…

— Ты хочешь обвинить в заговоре всех, начиная с главных дирижеров, режиссеров, дирекции обоих театров?

— Что за чушь ты несешь, Свен? Терпеть не могу конспирологию!

— Это ты хочешь доказать мне чушь, Петер! Совершенно очевидно, что это случайное совпадение. Просто невозможно, имея столько привходящих обстоятельств (сотни участников, малейший сбой все губит!), срежиссировать одновременное… Ну, ты понимаешь. Совпадение. Все в жизни бывает. И достаточно принять эту гипотезу, сразу попадает в разряд случайных совпадений и то обстоятельство, что оба тенора были убиты бутафорскими кинжалами.

— Это еще почему? — возмутился Фридхолм.

— Математика, Петер, — вздохнул эксперт. — Какова вероятность случайного совпадения времени события? Надо посчитать, но думаю, в пределах одного шанса на сотню миллионов. Что добавляют к этому дополнительные совпадения: бутафорский нож и то, что убили именно тенора, а не баритона или сопрано, и что никто ничего не видел? Все эти обстоятельства уменьшают шанс совпадения с одного на сотню миллионов до одного на… скажем, миллиард. Это существенно? Нет, по сравнению с общей почти нулевой вероятностью это совершенно не существенно!

— В общем, Свен, ты занимаешься софистикой, — сказал Фридхолм. — Из того, что в этой цепочке одно звено наверняка появилось случайно, ты делаешь вывод, что остальные звенья тоже результат случайного совпадения.

— Конечно. Теория маловероятных событий…

— Оставь, я ничего не понимаю в этих теориях!

— Тогда поверь мне на слово. Тем более, что совпадение все-таки не совсем полное. Оперы-то исполнялись разные.

— В том-то и дело, что одна и та же, — мрачно сообщил Фридхолм.

— Как? — удивился эксперт. — Верди, да. Но у нас ставили «Бал-маскарад», а в Бостоне «Густава III».

— Знания твои, Свен, все же не безграничны, как мне всегда казалось, — усмехнулся Фридхолм. — Если бы ты знал биографию Верди…

— Я ее знаю, насколько мне это необходимо. Родился в тысяча восемьсот тринадцатом году, десятого октября, в Ле Ронколе, деревне близ города Бусетто, умер двадцать седьмого января тысяча девятьсот…

— Числа ты запоминаешь замечательно, это я знаю! «Густав» — это первая, никогда не поставленная на сцене, редакция «Бал-маскарада». Разница между ними только в том, что в первом варианте убивают нашего дорогого короля Густава III, чьи годы правления тебе известны… нет-нет, не надо мне их называть… а во второй редакции убивают какого-то бостонского губернатора, которого никогда не было на самом деле. Верди написал «Густава», но неаполитанская цензура сюжет запретила, и пришлось перенести действие в Америку и в другое время.

— Вот оно что, — протянул Ландстрем. — Оказывается, ты большой знаток оперы. А я-то думал…

— Не люблю оперу, — поморщился Фридхолм. — Все это я вычитал в театральной программке.

— Собственно, то, что ты мне сказал, льет воду на мою мельницу. Мы или вынуждены утверждать, что совпадений не было вовсе, и получаем типичный конспирологический заговор… чепуха, да? Или будем следовать логике совпадений: уменьшение и без того ничтожной вероятности вдвое или даже в десять раз никак не отражается на ее практическом осуществлении. Право слово, Петер! Появление жизни на Земле — событие чрезвычайно мало вероятное. Нужно время, гораздо большее возраста Вселенной, чтобы эта вероятность осуществилась. Но она осуществилась! Мы живем на этой планете! И как бы на это обстоятельство повлияло то, что на самом деле вероятность этого события еще раз в десять уменьшилась? Да никак! Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Думаю, да, — сухо отозвался Фридхолм, не понявший из речи Ландстрема решительно ничего, кроме того, что нет смысла связывать два преступления, как и утверждают американские коллеги. — Хорошо, оставим это. Но… Зачем-то же звонил из Бостона некий человек, назвавшийся физиком?

— Какой-нибудь сумасшедший, — пожал плечами эксперт.

— Я бы хотел с ним поговорить.

— Думаешь, у него иной взгляд на теорию вероятности?

— Не знаю.

— Давай вернемся к нашим баранам, — сказал Ландстрем.

— Мы их и не бросали, — буркнул Фридхолм, допил остатки виски и подал официанту, двинувшемуся было к их столику, отрицательный знак.

— Никаких зацепок? — сочувственно сказал Ландстрем.

— Никаких. Поэтому я и хватаюсь на соломинку.

— Огромный театр, — сказал эксперт. — Сотни людей.

— Тысяча двести тридцать семь человек, включая охрану у главного и черного входа. Если бы это была премьера, людей оказалось бы вдвое больше.

— Ты так уверен, что ни один из них не мог вынести из театра нож? Ты уверен, что в огромном театре никто не мог такой нож спрятать?

— Теоретически, — хмыкнул Фридхолм. — А реально… Вероятность примерно такая, как ты мне сейчас описал. Шанс на миллионы. Сразу, как только на сцене началась паника, то есть меньше чем через минуту после убийства, были закрыты и заблокированы все двери из театра, их там восемь, включая грузовые ворота. Это сделал Зеттерстрем, детектив, работающий в театре…

— Полиция держит в театре своего сотрудника? — поднял брови Ландстрем.

— Не мы. В штате театра есть детективы, сейчас все помешаны на безопасности, у Зеттерстрема работают одиннадцать человек, они проверяют на входе сумки, там стоит рамка-металлоискатель… Когда ты был в театре последний раз, Свен?

— Не помню. Я вообще не большой любитель, знаешь ли… Особенно — оперы. Как и ты.

— Короче говоря, Зеттерстрем блокировал двери, из театра можно было выбраться только через окна не ниже третьего этажа. Окна второго, а они выходят только во двор, забраны решетками.

— Да… — протянул Ландстрем. — С третьего не спрыгнешь. Разве что прямо в седло разгоряченного коня, как в хорошем вестерне.

— Чушь, — поморщился Фридхолм. — Никакой нормальный мужчина не станет…

— Это ты мне объясняешь, Петер? — хохотнул эксперт. — Я-то прекрасно знаю, чем грозит мужскому достоинству такой прыжок, если даже совершить его точно и попасть в седло, а не мимо крупа. Хорошо, выбраться из театра не мог никто, пусть. Но в самом-то театре — это же громадина, от подвалов до крыши там…

— Подвалы отбрось, туда никто не спускался, там два входа, на обоих сигнализация и камеры слежения. Исключено. И на чердак никто не поднимался, говорю, чтобы закончить с этой темой. Зрители были блокированы в зале — все двери заперли одновременно со входными. Актеры — на сцене и за кулисами, технический персонал оставался на своих рабочих местах, это проверено, в течение ночи и до полудня следующего дня мои люди опросили всех и всех обыскали, причем тех, кто возмущался и не желал выворачивать карманы, — особенно тщательно.