Песах Амнуэль - Месть в домино

— Ты держал зрителей в зале до утра? И никто не подал жалобу?

— Семнадцать, — усмехнулся Фридхолм. — На меня подали семнадцать жалоб, причем одну — на имя самого премьер-министра. Заседание дисциплинарной комиссии в следующий четверг, и если я до того времени не найду убийцу…

— Понимаю, — задумчиво сказал Ландстрем, разглядывая узор на дне кофейной чашки. — Хорошо, ножа нет. А что свидетели? На сцене темно, прожектор освещает только эту… Амелию… и убитого, верно? Но именно поэтому на них сосредоточено все внимание — и актеров, и зала. Видно каждое движение. И когда в этом круге появилась рука с ножом, это просто не могли не увидеть!

— Конечно, — кивнул Фридхолм. — Появилась фигура Ренато, это по роли секретарь Ричарда Варвика, губернатора города Бостон. Черное домино, сливающееся с фоном. Он взмахивает правой рукой, это видят все без исключения, Ричард падает, но как-то не театрально, и при этом что-то кричит… Амелия кричит тоже, что совсем ролью не предусмотрено, вот тут-то бдительный Зеттерстрем вдавил кнопку блокировки дверей, как он говорит, чисто инстинктивно.

— То есть, — уточнил Ландстрем, — никто, даже те, кто стоял рядом, не видел убийцу? Если, конечно, убийцей не был актер, что играл этого… секретаря.

— Ди Кампо? Исключено. Он все время находился в поле зрения по меньшей мере пяти-шести человек, все показывают одно и то же. Когда я его начал допрашивать, кстати, он находился в состоянии шока, и это была не симуляция, уверяю тебя. Нет, это не Ди Кампо, как бы мне ни хотелось, чтобы это был он.

— Убийца-невидимка, — усмехнулся эксперт. — Нож-невидимка. Наверняка ты вспомнил «Призрак оперы», хороший был мюзикл, я смотрел его раза три, на DVD, конечно, точнее, жена смотрела, а я — краем глаза…

— Если бы в подвалах Национальной оперы обитал хоть кто-нибудь крупнее крысы…

— Ну, Петер, я вовсе не хочу сказать…

— Я понимаю, — мрачно проговорил Фридхолм и кивнул официанту, чтобы тот принес счет. — Но кто-то все-таки умудрился спрятать нож, несмотря на все обыски. И кто-то из тех, кто был вчера в театре, — убийца.

— Это понятно, — пожал плечами Ландстрем. Подошел официант, Фридхолм положил на тарелочку пять евро, эксперт добавил свои семь. Встали.

— Это понятно, — повторил Ландстрем, направляясь к выходу. — Ты, конечно, проверил, не выходил ли кто-нибудь из зала во время представления, не проходил ли за кулисы?

— Конечно, — сухо сказал Фридхолм. — А также кто из певцов, миманса и балета где стоял, кто кого видел, и кто куда двигался.

— И ничего подозрительного?

— Ничего и никого.

— На сцене было темно.

— Только в последний момент. А до того — яркий свет, бал, танцы.

Ландстрем пропустил майора в дверь, вышел вслед за ним в коридор, где было тихо, только в дальнем конце работала шваброй уборщица.

— Поэтому тебя так заинтересовал тот странный звонок из Штатов? — спросил эксперт.

— В частности.

— Совсем невозможно отследить? На телефонной станции…

— Это был звонок с мобильного телефона.

— Тем более!

— Номер был блокирован, установить не удалось, в компании «Эриксон» говорят, что сделали все возможное.

— Но они могли хотя бы определить место, откуда… Это же элементарно делается!

— О, конечно! Спутниковая система «Галилео», гордость, понимаешь ли, европейской системы космической навигации…

— Ну? Ты говоришь с такой иронией…

— Нет, я серьезно. Они не смогли установить ничего. Говорят, что, возможно, произошел сбой в системе. Еще одна странность ко всем прочим, да?

— Понятно. Там ведь было раннее утро?

— Слишком раннее. Физики вообще странный народ, — сказал Фридхолм, останавливаясь у двери своего кабинета.

— Ты не идешь домой? — спросил Ландстрем, прекрасно зная, каким будет ответ.

— Я еще поработаю, — сказал Фридхолм. — День и вчерашняя ночь были такими суматошными… Надо посидеть, подумать, перечитать показания…

— Но ты же не один этим занимаешься!

— Конечно. В группе шестнадцать человек, а толку-то? Все читают, смотрят, расспрашивают, ищут зацепку. Ты обратил внимание, Свен: пока мы сидели в кафе, мне никто не позвонил?

— Я думал, ты отключил телефон.

— Ну что ты! Просто никто ничего…

— Понятно. Что ж, желаю удачи.

— Если будет что-то новое в связи с этим кинжалом… — сказал Фридхолм.

— Позвоню немедленно.

Фридхолм открыл дверь и перенес ногу через порог, в кабинете двое сотрудников сидели за компьютерами, третий, стоя у окна, рассматривал что-то на дисплее своего мобильного телефона.

— Петер, — эксперт тронул Фридхолма за плечо, и тот обернулся, придерживая дверь, — я вот что подумал. Этот физик… Если он действительно физик… Посмотри на сайте университета. В Бостоне хороший университет. Попробуй найти физика, интересующегося оперой. Думаешь, таких там много?

— Попробую, — вяло согласился Фридхолм. Ему в голову пришла другая мысль, и он старался ее не упустить, пока не дойдет до своего стола и не запишет на листке бумаги то, о чем только что подумал. Тоже безумная идея, как и предложение Ландстрема, но если нет ничего больше…

— Я тебе звонила на мобильный, почему ты не отвечал, ты же знаешь, я волнуюсь, а мне сейчас нельзя, а ты отключил телефон, будто тебе все равно, как я сегодня спою, пять минут до выхода, а ты вдруг являешься, как ни в чем не бывало, чего от тебя хотел этот полицейский?

Я выслушал длинную тираду, подошел к Томе, взял ее лицо в ладони и поцеловал в губы — при всем народе, если, конечно, можно считать народом двух гримерш, Ализу и Кэт, делавших вид, что ничего особенного не происходит, и маячившего за дверью старшего инспектора Стадлера, который, напротив, старательно изображал, что происходит нечто из ряда вон выходящее.

— Ты сотрешь мне помаду! — воскликнула Тома и отступила на шаг. — У тебя на пальцах остался грим, а у меня нет времени опять краситься!

— Все в порядке, мисс Беляев, — подала голос Кэт. — Губы я вам сейчас подкрашу.

— Мисс Беляев, ваш выход! — вскричал динамик голосом помощника режиссера Летиции Болтон. — Миссис Барстоу заканчивает арию, прошу вас.

— Поговорим потом, — сказала Тома и неожиданно перекрестилась. Я произнес «Аминь!» и, взяв Тому под руку, проводил к двери, а потом мимо посторонившегося Стадлера по длинному коридору к выходу в кулисы. Суета здесь была страшная, бегали статисты в форме матросов неизвестно какого флота, мне почему-то казалось, что не было у шведов в восемнадцатом веке таких красных лампасов на штанах, но, видимо, художник все-таки справлялся по историческим книгам. А еще в узких проходах толпились какие-то неизвестные личности в цивильных костюмах. Может, они работали в театре, а может, были родственниками хористов, солистов или оркестрантов, получившими заветные контрамарки без места и вынужденными поэтому околачиваться там, где, как они считали, на них меньше всего обратят внимание. И точно — не обращали. Если среди них был тот, кто принес в кармане настоящий нож… хотя как он мог пронести хотя бы вилку через один из металлоискателей… что за мысли лезли мне в голову, но пока я об этом думал, Тома оказалась вдруг на сцене, будто частица, преодолевшая единым квантовым скачком потенциальный барьер.