Антон Лаптев - Гримуар

— Процесс сей в Великом Делании именуется distillatio, сиречь очистка, то есть дистилляция, — объявил пан Платон, строгим взором окидывая несколько медных перегонных кубов, стоявших в комнате вдоль стены.

Кубы эти были различными по размеру: большими и малыми. Они служили для брожения и очистки, а также для варки пива.

— Однако же, уважаемый пан Платон, у Альберта Великого сей этап называется не дистилляцией, а кальцинацией и проводится совершенно в других условиях, — неожиданно заметил доселе молчавший трактирщик.

— Совершенно согласен с вами, пан Паливец, — тотчас же откликнулся мастер, — но я провожу трансмутацию не по детальным описаниям адептов алхимии, а по дневнику своего товарища, пана Карла Новотного.

Королевский библиотекарь извлек из недр мантии и представил собравшимся в круг исписанные листы бумаги, сшитые грубой черной ниткой, именуемые дневником, который был найден Платоном и Йошкой в склепе. Дневник осторожно переходил из рук в руки, покуда не оказался у пана мельника, неожиданно явившегося в пивоварню. Франтишек бережно взял листы и, пролистав их, с величайшим почтением вернул пану Платону.

— Не смог удержаться, — извиняющимся голосом сказал мельник. — Вы еще не начинали четвертый этап трансмутации?

Мастер успокоил его, что они только лишь начали обсуждение проведения этапа. Неожиданно дверь в пивоварню раскрылась, и перед изумленными алхимиками на пороге предстала жена трактирщика в сопровождении, как всегда, богато одетого бургомистра Городка. Жена пана Паливеца, кою я забыл представить уважаемому Читателю, звалась Анной. Она накинулась было на мужа, назвав его негодным, за то что тот не пригласил ее «на великое таинство, кое проводил глубокоуважаемый мастер пан Платон». Бургомистр тоже неодобрительно заметил, что он, дескать, всегда старался помочь королевскому следователю, а тот ни разу не позвал его поучаствовать в алхимическом Делании.

— Что ж, — развел руками пан Платон, — похоже, что все в сборе. Не хватает только лишь…

— А вот и я! — воскликнула задорным голосом Катаринка, вылетая из большой печи, что стояла посреди комнаты. — Надеюсь, я ничего не пропустила? — с невинным видом поинтересовалась она, оправляя свои цветастые одежды и приставляя метлу в угол комнаты.

— Теперь все, — констатировал Йошка.

Алхимики столпились перед самым большим медным кубом, что стоял во главе остальных перегонных кубов. Пан Платон оглядел куб, развернул белоснежное полотенце и вынул оттуда массу, полученную после вчерашнего брожения в печи мельника, пана Франты. Алхимики осторожно вынули массу, недовольно ворчавшую еще теплыми боками, из стеклянной посудины и положили внутрь перегонного куба. Пивовар, с важным видом потряхивая толстым животом, плотно закупорил крышку перегонного куба и стал возиться с ручками. Он понимал, что сегодня его день, а потому без всяких церемоний распоряжался остальными алхимиками. Мельник бросился по приказанию пана Жбанека осматривать на герметичность соединения с остальными, меньшими кубами. Пан Паливец и его жена разводили маленький огонь, подкладывая в специальный очаг, что находился рядом с кубом, куски угля. Йошка таскал в ведрах воду. Катаринка, не дождавшись приказаний от пивовара, принялась своею метлой подметать пол в большой комнате пивоварни, так как чрезвычайно любила чистоту и порядок. Пан Платон и бургомистр углубились в изучение дневника пана Новотного, поминутно отрываясь от чтения и обсуждая, что имел в виду под тем или иным термином алхимик. В общем, работа кипела весело, и никто даже не заметил, как в пивоварню тихо вошел высокий человек, закутанный снизу доверху в черный плащ. На глаза незнакомца был натянут капюшон. Закутанный в плащ мужчина строго оглядел компанию и, дабы привлечь к себе внимание, кашлянул. Алхимики в мгновение ока обернулись к двери. В воздухе повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим звоном мухи, первой проснувшейся после долгой зимней спячки и жужжащей у оконного стекла. Незнакомец явно наслаждался произведенным на всех присутствующих пугающим эффектом и не торопился что-либо сказать.

Наконец первым нарушил молчание Йошка.

— Кто это? — громко и несколько неделикатно по отношению к незнакомцу спросил он у стоявшей рядом и невольно прижавшейся к нему Катаринки.

— Не знаю, — пожала плечами та. — Хотя нет, постой-ка, постой-ка! — воскликнула девушка. — А не тот ли это вор, что попытался украсть из домика алхимика книги и прочие вещи?

Бургомистр громко цыкнул на Катаринку:

— Думай, что говоришь. Это же наш пастор, пан Антоний.

Священник, а незнакомец оказался именно им — настоятелем местного костела, криво усмехнулся своими тонким и, изгибающимися, словно змеи, губами.

— Именно так, — сказал он. — А тебе, дщерь, — ткнул он пальцем прямо в Катаринку, — следовало бы вернуться в лоно церкви. Иначе тебя ждет костер Священной инквизиции. Впрочем, как и всех вас. — Настоятель обвел тяжелым неприятным взором присутствующих алхимиков.

При упоминании о кострах и инквизиции, свирепствовавшей по всей Европе и сжигавшей во множестве колдунов и ведьм, алхимики испуганно отпрянули. Внезапно к священнику, горделиво взиравшему на запуганных им людей, вышел пан Платон:

— Ваше преподобие, у нас в Чехии инквизиция уже изгнана нашим глубокоуважаемым просвещенным монархом Рудольфом Вторым, а потому ваше замечание неуместно. К тому же вам, служителю Господа Бога, должно быть стыдно запугивать несчастную сироту насильственной смертью.

Йошка тоже выступил вперед и, осмелев, сказал:

— Да, кстати, не будет ли любезен пан Игнат арестовать этого человека в связи с данным ему вчера объяснением относительно ночного происшествия у домика алхимика пана Новотного, подвергшегося разграблению этим паном. — Йошка бесстрашно указал на Антония.

Тот лишь усмехнулся.

Бургомистр, никак не ожидавший подобного официального обвинения, да еще и сказанного устами юноши, подошел к помощнику королевского следователя и спросил тихим голосом, имеются ли у того доказательства обвинения.

— Конечно, — вмешалась Катаринка. — У того ночного вора на лбу должен быть след от удара. Пусть он снимет капюшон, — потребовала она, пренебрежительно кивая в сторону священника.

Антоний перестал улыбаться. И слава богу, драгоценный Читатель, потому что его противная улыбка, вернее, ухмылка настолько раздражала всех присутствующих, что еще немного — и началась бы банальнейшая драка.

Священник повернул голову к бургомистру.