Александр Лонс - Договор

Но сегодня тут никого достойного внимания чего-то не обнаружилось. По непонятной причине ресторан перестал предлагать шотландский салат. Я его так любила… От расстройства я купила сама себе в подарок парфюм "Axis". Такой розовый, а на дне шарики гремят. А запах нежный-нежный. Продавщица сказала, "хороший выбор, это модный, современный аромат". Дизайн упаковки выполнен в виде автомобильного газового фильтра — мне нравится. На витрине увидела, что от той же фирмы есть и мужской аромат, так он называется — "Октан". Его флакон сделан в форме карбюратора.

По дороге домой проезжала рекламный щит некоего развлекательного центра. Сауна, игровые автоматы, казино, стриптиз и все такое прочее. Все — как обычно. Но особенно впечатлил телефон с припиской — "служба доставки". Интересно, что это они обещают доставить?! Игровой автомат? Сауну? Или все-таки веселых девочек?

В истории цивилизации есть целые города, построенные на костях. Например, Комсомольск-на-Амуре. А есть и музеи костей, и одному из них — Донецкому (прежде Сталинскому) — сейчас исполнилось бы семьдесят два года. Исполнилось бы, если бы не сгорел он дотла во время фашистской оккупации. А может, сгорел, но не дотла? Может, экспонаты остались, хотя бы частично?

В тридцатые годы на нашу страну обрушился чудовищный голод, инспирированный Сталинским государством. О том периоде мне рассказывала еще моя бабушка. С ее слов я знаю, что такое голодомор и голодный психоз…

Я перелопатила кучу информации, перелазила весь Рунет, и мне удалось найти живых свидетелей тех времен — их осталось совсем немного, всего горстка. Но мне нужны были те, кто имел непосредственное отношение к музею. И я нашла. Собственно, все поиски я проводила из Москвы и в Донецк прибыла с готовыми адресами и с договоренностью о встрече. Мне было известно два адреса в Донецке. Первый — улица Фабрициуса, 44, и второй — улица Лабутенко, 16.

В столице Донбасса — украинском городе Донецке — я планировала провести всего один полный день. Вечером прилетела, весь день в городе, а на другой день утром у меня уже был билет на московский рейс. Летела из Домодедова, маленьким самолетиком Як-42 — человек сто в салоне, в ряду шесть кресел, экипаж из двух человек. Оказалось, что до Донецка из Москвы всего один рейс, причем крайне неудобный — 20:05. О поезде я даже думать не хотела. Курский или Павелецкий вокзал, Южная дорога, почти сутки в вагоне — нет, увольте от такого наслаждения. Полдня пропадает, и в ту, и в другую сторону. А тут — из Домодедова всего час сорок пять лету. Но зато встала проблема ночлега — как удалось выяснить, в Донецке всего шестнадцать гостиниц. Причем приличных из них только три — "Великобритания", "Динамо" и "Донбасс". Ну, "Донбасс" — это понятно, но при чем тут "Великобритания" и "Динамо"? В аэропорту я быстро поймала такси (вернее — это меня поймал таксист), и мы стремительно доехали до гостиницы "Динамо" (ул. Отечественная, дом 10).

Самой престижной была, конечно, "Великобритания", но туда я решила не соваться — что-то мне подсказало, что именно так и надо поступить, тем более что и в "Динамо" я могла заказать номер с санузлом и горячей водой. Вопреки названию, меня там не продинамили, и я, добравшись до своего номера, сразу залезла в ванну. Запах шампуня от облака пены над горячей водой заставил расслабиться и улыбнуться при воспоминании о таксисте. Такой сильный, такой не похожий на тех, кого я привыкла видеть рядом с собой. Его взгляд — он так на меня смотрел! Б-р-р-р. Пора вылезать и нырять в постель.

Утром город показался мне каким-то неопрятным, неухоженным. Люди хмурые, с тяжелыми взглядами и у большинства — неизгладимая печать социализма на лице. На улицах множество старых советских автомобилей, то и дело звучат забытые слова — "рафик", "частник", "горисполком". До улицы Лабутенко, дом 16, я добиралась долго. Сначала мне дали совершенно неверный маршрут, и я проплутала.

Когда я наконец нашла нужный адрес — в доме шли похороны. Я почти не удивилась, узнав, что хоронят нужного мне человека…

Второй адрес я отыскала быстро — помогла моя фальшивая журналистская карточка. Корреспондент российского издания вызывал уважение — в Донецке много русских, везде слышится русский говор. Как и в Москве, здесь многие уже не представляют передвижения по городу без микроавтобусов, работающих в режиме "маршрутного такси". За одну гривну (что-то около шести рублей) они в состоянии за полчаса домчать из центра города до отдаленной окраины. Пассажиру нужно немного: быстро, комфортно и недорого добраться до места назначения. Скажем, в направлении микрорайона Текстильщик действуют как минимум три маршрута: 12, 76, 42. Причем первые два практически дублируются: микроавтобусы на конечной станции подолгу выстаивают в ожидании своей очереди и пассажиров. В то же время заметна явная нехватка транспорта по направлению к железнодорожному вокзалу, автовокзалу и аэропорту.

Но я отвлеклась.

Моей собеседницей была доцент кафедры нормальной анатомии Мария Тарасовна Сергиенко. У нее размеренная, правильная русская речь, которую уже нечасто встретишь не то что в Москве, но даже и в Петербурге.

— Я пишу статью про известного советского анатома, профессора Владимира Петровича Воробьева, — бесцеремонно лгала я, и мне почему-то было стыдно.

— Да, как же, вы мне звонили.

— Вот. И я собираю материал обо всех, кто его знал, видел и помнит.

— О, я хорошо помню Владимира Петровича! Это был очень высокий, импозантный человек в пенсне.

— А вы тогда знали, что он вместе с Борисом Збарским бальзамировал тело Ленина?

— Ну конечно! Он этого никогда и не скрывал. На нашей кафедре я видела его всего лишь несколько раз, но мне он навсегда запомнился. Сегодня уже мало кто помнит, что Воробьев был первым заведующим кафедрой нормальной анатомии Сталинского мединститута. Первые три месяца Воробьев сам заведовал нашей кафедрой. Ну, как заведовал… Чисто формально. В нашем городе, а тогда он назывался Сталино, Воробьев бывал наездами. И лишь несколько месяцев спустя на должность завкафедрой он рекомендовал своего аспиранта, человека незаурядного, и кафедра перешла к нему. В октябре тридцатого года по инициативе Владимира Петровича на кафедре приступили к формированию коллекции Фундаментального музея, цель которого была сугубо научная.

— А почему музей Фундаментальный?

— Потому что для нашего института он был основным. Он базировался на фундаментальных теоретических науках, в том числе, конечно, на анатомии. А еще, наверное, потому, что скелет — основа человека. Иными словами, фундамент. Но он не под нами, в привычном понимании, он — внутри. Тогда мне было восемнадцать лет, я училась на втором курсе, и нас, студентов, часто брали в область. Мы делали какие-то прививки, какие, сейчас уже и не припомню. И, знаете, были села, где уже вовсе не осталось людей. Там над сельсоветами вывешивали черные флаги. Я сама видела несколько трупов. Помню, нам еще говорили держаться за старших.