Александр Лонс - Договор

Мы сели за круглый стол из как бы светящейся изнутри карельской березы, я вытаскиваю диктофон, и начинаем беседу. Только сейчас я поняла, что в результате своих переодеваний стала похожа на не очень дорогую проститутку.

Петерсон выглядел уставшим. Под глазами темные круги, лицо бледное, постаревшее. На фотографиях он заметно моложе и симпатичнее. Он нервно теребил в руках маленькую бронзовую статуэтку и сразу перешел в наступление.

— Только договоримся сразу — никаких разговоров про тюрьму, следствие и тому подобное. Мне уже все это так надоело, что я устал от подобных вопросов. О чем угодно, только не об этом. Включайте свою машинку.

Я включила диктофон.

— Владимир Андреевич, несколько слов о себе: в какой семье вы росли, где учились, как формировалась ваша творческая карьера?

— Родился я Москве. Жили мы тогда в Большом Харитоньевском переулке, и жили бедно и крайне тяжело, без отца, двое детей и мать, которая одна кормила нашу семью. Мать работала учительницей в средней школе. В общем, стыдно мне стало сидеть у нее на шее, и пошел я в шестнадцать лет работать, и устроился лаборантом в Геолого-разведочный институт. Помню беспредельно длинные коридоры без окон с одними дверьми и бесконечные шкафы с камнями. Самая тяжелая работа была — перетаскивать с места на место ящики с геологическими образцами. А потом я плелся домой и думал лишь об одном: спать, спать и только спать. Ни рисовать, ни лепить не было никакой возможности — пальцы ничего не чувствовали. И только в выходные дни я садился за станок: готовился поступать в Мухинское училище. Я и не думал тогда, что стану известным скульптором, а боялся только одного — что так всю жизнь и буду перетаскивать ящики с камнями. Потом меня взял один художник делать лепнину для рам под его картины. Все шло постепенно, но не лепить я уже не мог.

— А кто ваш учитель в искусстве? — задаю я очередной стандартный вопрос. — Кого вы считаете наиболее значительным?

— Когда в первый раз я попал в Русский музей в Ленинграде и увидел там работы Шубина, Венецианова, Брюллова, то пришел в восторг. С тех пор для меня великими художниками были, остаются и навсегда останутся те, кто отличался блистательным мастерством и чувством души. Я за искусство, которое, по возможности, как говорил Леонардо да Винчи, приближено к природе, и чем духовнее это искусство, чем больше в нем живой души, тем дольше оно будет жить в этом мире.

— Какую из сделанных вами скульптур вы считаете самым удачным своим творением и почему?

— Не знаю, мне все они по-своему дороги и важны.

— А как вы относитесь к арт-критикам? Оказывают ли они какое-то позитивное влияние на ваше творчество?

— Критиков у меня вообще нет, потому что в наше время их по сути своей не может существовать в принципе. Критиком может стать только тот человек, который хоть чуть-чуть умеет что-то делать сам, как великие искусствоведы прошлых лет: Прахов, Стасов, Готье. Как только человек попробовал рисовать, он понимает, что такое великое мастерство. Не обижайтесь, но сейчас нет критиков, а есть продажные журналисты, черным пиаром зарабатывающие себе деньги. Даже тогда, когда я только начинал свой творческий путь, я не имел ни одного заказа от того сладкого пирога, который государство выделяло для Союза художников, чтобы художники были послушны, и работали на нужные коммунистам темы. Я всегда делал только то, что хотел и чувствовал, и по мере моего продвижения вперед в смысле глубины мастерства, психологизма, ко мне обращались за заказами, а я приобретал все больше поклонников и клиентов. Я всегда жил только своим собственным, честным трудом, зарабатывая на кусок хлеба с маслом. Главное — я молю судьбу, чтобы мне побольше было отпущено времени, чтобы у меня сохранялся пламень в душе, без которого невозможно создавать произведения истинного искусства. Главное мое счастье в том, что я чувствую, как набираю силу от одной работы к другой.

— Извините, Владимир Андреевич, за следующий вопрос. Скорее всего, он уже набил вам оскомину, но тем не менее: как вы относитесь к творчеству современных модных художников? К тем, о ком сейчас постоянно пишут и кого показывают по телевидению, снимают в кино?

— Кажется, я знаю, кого вы имеете в виду. Не мне судить, но то, что они делают, не имеет прямого отношения к искусству.

— Вот вы — член Академии Художеств. Она что — единственная в России?

— Да, не так давно я был избран действительным членом Академии Художеств. Она является единственной профессиональной академией художеств в стране, как и сто, и двести лет назад. Я этим горжусь. С нашей великой Академией связаны имена, перед которыми я преклоняюсь: Шубин, Брюллов, Иванов, Кипренский, Левицкий. Это художники мирового класса. Войти в Академию, быть в нее избранным — для меня великая заслуга и огромная честь.

— Расскажите нашим читателям немного о технике создания скульптуры. Как вы это делаете?

— Прежде чем ваять, художник должен почувствовать тему своей будущей работы. Перед тем, как взять в руки материал, я должен сам себе отдавать отчет: что я выражу, какие чувства, помимо внешнего вида — это непременное обстоятельство. Значит, я подсознательно должен прочувствовать душу этой идеи и часть души модели должна перейти в произведение. Без этого глупо работать, да и бессмысленно садиться за станок. Сложность здесь заключается в том, что нужно взять неодухотворенный материал и превратить его в одухотворенную форму.

— А сколько времени в среднем занимает создание одной скульптуры?

— Скульптуры бывают разные, но в среднем я работаю от одного дня до месяца.

— Кто приобрел ваши работы, а какие находятся в вашем личном собрании? Читателям это всегда интересно.

— Поскольку я нигде не преподаю, то единственный мой способ заработка — создание работ на заказ. Если клиент мне заказывает скульптуру, то он же за нее и платит. Работы, принадлежащие мне, — это то, что я делал для себя лично. Я копил их всю жизнь, и никогда не было проблем продать эти работы, хотя у меня и нет своей галереи.

— Года этак четыре назад, я побывала на вашей персональной выставке, и вы, насколько я помню, — очень хороший портретист. У вас есть новые портреты?

— Да, есть. Но, к сожалению, я делаю их все реже и реже. Хотя, если мотив меня волнует, я с удовольствием исполняю скульптурный портрет. Меня больше тянет к живому человеку, так уж по природе я создан. Вот, недавно сделал портрет матери академика Незнанского. Она была уже в преклонном возрасте, очень милая дама, в ней чувствовалась культура, обаяние, аристократизм. Несмотря на свой возраст, она старалась твердо держаться на сеансе, хотя ей было очень и очень тяжело.