Павел Амнуэль - Что там, за дверью?

— Я люблю вашу дочь, — сказал Мейсон. — И я прошу у вас ее руки.

Лицо женщины смягчилось.

— Войдите, мистер Мейсон, — сказала она.

Пастор Шарплесс обвенчал Джошуа Мейсона и Катарину Хатчингс в маленькой церкви Нью-Милла в присутствии самых близких родственников невесты и знакомых жениха. Событие это отметили в «Шервудском лесу» — единственном в деревне заведении, где можно было собрать под одной крышей полсотни гостей. Потом молодых проводили домой. В замок. Катарина впервые за несколько последних недель поднялась с мужем на второй этаж и подошла к чердачной лестнице, с которой когда-то так неудачно упала.

Они долго стояли и смотрели друг на друга. Катарина пыталась представить себе, как ее муж ходил здесь долгими ночами, мерз и воображал себе невесть что, ведь на самом деле это были его фантазии, от которых он теперь избавился наконец навсегда. Мейсон смотрел в глаза жены и видел ее такой, какой она была той теплой августовской ночью, под яркими звездами, освещавшими ее бессмертную душу.

— Я люблю тебя, Кэтти, — сказал Мейсон.

— Я люблю тебя, Джош, — сказала Катарина.

Мейсону показалось, что кто-то невидимый тяжело вздохнул в двух шагах от них. И едва слышные шаги удалились в сторону спальни.

Конечно, это было игрой воображения.

— Я не хочу, Джош, чтобы в нашем доме был музей и здесь весь день топтались чужие люди, — сказала Кэтти, когда они остались одни.

— Конечно, родная, — согласился Мейсон. — Это наш дом. Только наш.

Когда пробило полночь, Катарина подняла голову с подушки и внимательно прислушалась. В доме было тихо, так тихо, что слышно было, как на первом этаже капает в кухне вода из не до конца закрученного крана.

— Что? — сонно спросил Мейсон.

— Нет, ничего, — пробормотала Катарина, опускаясь на подушку.

Если бы Джош не успел подхватить меня, подумала она, засыпая, разве не стали бы мы все равно мужем и женой?

Где-то, в каком-то из миров я не успел подхватить Кэтти, сонно думал Мейсон, и сейчас она вернулась ко мне. Наверно, она рассказала, как попала не в тот мир, где осталась жива… странно все устроено…

Он тихо встал, чтобы не разбудить жену, набросил халат и вышел в коридор, бесшумно прикрыв дверь спальни.

В торцовое окно светила ущербная луна, стоявшие в коридоре рыцари отбрасывали длинные тени, и он увидел…

Белесая фигурка скользнула в лунном свете. «Кэтти», — прошептал Мейсон.

Показалось.

Бесшумно открылась дверь спальни, и темная фигурка остановилась на пороге.

— Джош, — сказала Кэтти, — ты звал меня?

— Да, — сказал Мейсон.

— Я пришла.

— Этим делом должен заняться Ярд, — голос был таким громким, что старший инспектор Бронсон отодвинул телефонную трубку от уха, а потом положил ее на стол, слышно было прекрасно, будто собеседник сидел рядом. — У меня нет нужного опыта и реальных улик тоже, и как подступиться, я не представляю…

— Стефан, позволь мне сказать слово, — произнес старший инспектор, но собеседник на другом конце линии не расслышал (трубка все еще лежала на столе) и продолжал бубнить что-то о необходимости срочного вмешательства, потому что исчезновение женщины — это не пропажа овцы, как прошлой осенью у Вудстоков…

Бронсон поднес трубку к уху и сказал:

— Стефан, помолчи минуту.

Голос смолк на середине слова, и старший инспектор продолжил, стараясь не делать пауз, в которые мог бы вклиниться его старый приятель Стефан Кервуд, с которым Бронсон не виделся вот уже лет… сколько же?.. да, восемь, с тех пор, как умерла Конни и приступ глубокой депрессии заставил Кервуда просить начальство о переводе в деревню.

— Я буду задавать вопросы, — сказал Бронсон, — а ты отвечай коротко, не нужно занимать линию.

— Да, — отозвался Кервуд.

— Когда исчезла Элизабет… как, ты сказал, ее фамилия?

— Донахью, но вообще-то…

— Когда она исчезла?

— Никто ее не видел с прошлой пятницы.

— Шесть дней назад, значит. Ее муж…

— Сэр Эндрю Притчард ей не…

— Что он говорит по этому поводу?

— Что леди Элизабет уехала к подруге в Эдинбург.

— Это проверено?

— Майк, у меня нет таких возможностей, как у Ярда! Я даже не могу потребовать, чтобы сэр Эндрю назвал адрес подруги, он имеет полное право не…

— Понятно. Ты спрашивал кассира на железнодорожной станции, он мог запомнить женщину…

— Майк, я, конечно, здесь покрылся плесенью, но все же не до такой степени, чтобы…

— Спрашивал или нет?

— Конечно! Кассирша, миссис Барден, прекрасно знает леди Элизабет, она не видела ее месяца три, последний раз…

— Понятно, — Бронсон наконец принял решение. — Стефан, сейчас я занят, а в пятницу к полудню приеду в Блетчли.

— С Кэтти, ты можешь взять ее с собой, воздух у нас…

— Я приеду один, — Бронсону не хотелось говорить о том, что с женой они расстались два года назад, детей он видит раз в месяц, живет бобылем, и воскресный отдых в деревне нужен ему больше, чем Стефану — помощь Скотланд-Ярда. Скорее всего, ничего криминального в Блетчли-менор не произошло. Сбежала чья-то жена — похоже, даже не жена, а сожительница. Когда уходила Кэтти, она тоже…

— Я приеду один, — повторил Бронсон. — На уикенд. Отдых не помешает, заодно попробую разобраться в твоей истории. Конечно, неофициально. Ты понимаешь, что нет оснований возбуждать уголовное дело, поскольку не найдено тело и не поступило искового заявления об исчезновении человека?

— Да, — после паузы сказал Кервуд. — Я понимаю. Но леди Элизабет не могла просто исчезнуть…

— Поговорим, когда я приеду, хорошо?

— В пятницу поезд прибывает в одиннадцать двадцать семь. Стоит всего минуту, имей в виду. Я тебя встречу.

Старший инспектор Бронсон положил трубку на рычаг и подумал о том, как время меняет людей: когда Стефан работал в Ярде, это был немногословный, вдумчивый сотрудник, не хватавший звезд с неба, но всегда четко выполнявший указания начальства в лице Бронсона. После смерти жены (она умерла от рака, сгорела, как свеча) Кервуд ушел в себя — слова от него невозможно было добиться.

Не время меняет людей, а место, подумал Бронсон. Я бы, наверно, тоже стал болтлив, если бы жил в деревне и каждый день общался с людьми, обожающими сплетничать о своих соседях.

Знаю я этих деревенских…

Поезд прибыл по расписанию, никто, кроме Бронсона, на станции Блетчли не вышел, а на перроне не оказалось ни одной живой души, кроме грузного мужчины лет сорока, в котором старший инспектор не без труда признал старого друга.

Похлопали друг друга по плечам, обнялись, произнесли дежурные фразы («Прекрасно выглядишь, старина!», «Ты совсем не изменился за эти годы!»), на привокзальной площади, размером не превышавшей площадку для лаун-тенниса, ждала машина, Стефан сел за руль, Бронсон — на соседнее сиденье, и поехали вперевалку по дороге, которую, похоже, протаптывали кони в веке примерно восемнадцатом, а то и раньше.