Анна Орлова - Любовь до гроба

– Да будет огонь свидетелем того, что я говорю правду! – торжественно произнес Шеранн. – Я обвиняю правителя Шейленна в том, что он узурпировал власть!

Огненные вокруг зашевелились, заворчали.

– Тихо! – властно прогремел владыка, перекрывая всеобщий гомон. – Ты понимаешь, сколь серьезно это обвинение?

– Да, – склонил голову молодой дракон. – И сознаю, что мне не жить в семье, если огненные признают его невиновным.

– Тогда продолжай, – оскалил зубы Шетарр и рявкнул на правителя, который попытался подать голос: – Потом! Тебе дадут слово.

Шейленн проглотил возмущенную тираду и смерил владыку яростным взглядом, но не посмел возразить главе семьи на глазах у всех.

В полной тишине Шеранн в красках описал свои приключения, зачитал вслух выдержки из дневника и закончил свой рассказ признанием покойного Шейлитта.

Над долиной повисло недоверчивое молчание. Драконы переглядывались, хотя некоторые, кому было известно больше других, прятали глаза.

– Ты хочешь сказать, что мы должны поверить в эту чушь?! – наконец насмешливо осведомился узурпатор. – В признания наркомана и записки выжившего из ума старика, который давно сгинул и не может ни подтвердить, ни опровергнуть свои слова?

– Зачем же? – Шеранн просто-таки лучился насмешливым превосходством. – Покажи, что ты истинный правитель пламени. Этого будет вполне достаточно. Иначе власть по праву принадлежит не тебе, а Шейтирру. – Он указал на дракона, стоящего в первом ряду. Тот улыбнулся, даже скорее оскалился, казалось, готовый вцепиться в горло противнику.

Владыка чуть нахмурился, кивнул, и правителя окружило пламя, будто ощерившийся капкан. Из огня выглянули собачьи морды – принюхались… и зарычали, яростно оскалившись.

– Ты сумеешь усмирить свору? – усмехнулся защитник, глядя прямо в неверящие глаза правителя.

Псы не тронут своих, но подчинятся лишь вожаку. Истинных вожаков трое: владыка, защитник и правитель, и только они способны заставить огненных псов скулить и ластиться, будто щенки.

Можно провести драконов, исказить заклятие и долгие годы лгать и выкручиваться, но нельзя обмануть саму стихию!

Кому покорится свора – тот и есть подлинный вожак.

Драконы замерли вокруг, молчаливо наблюдая за происходящим. Шейленна не любили, но он был сильным, умным, умел увлечь за собою…

Псы, ворча, двинулись вперед, сужая полукруг.

Правитель выставил вперед руки и что-то пробормотал скороговоркой. Толпа вокруг него взорвалась негодующими выкриками: невместно для дракона усмирять огонь заклятиями!

Кинув отчаянный взгляд на соплеменников, Шейленн выпрямился, приосанился, повелительно простер длань и властно приказал: «Место!» Псы зарычали, презрительно обнажая клыки, а потом, подчиняясь тихому приказу: «Ату!» Шейтирра, ринулись вперед.

Правитель постоял еще мгновение, с нарастающим ужасом глядя на собак, источающих яростное пламя и вполне осязаемых, готовых вцепиться ему в глотку и… повернувшись, бросился прочь, силясь убежать…

Драконы расступились, пропуская его, в каком-то оцепенении наблюдая, как огонь травит бывшего правителя, а он пытается спастись.

Тщетно. В каких-то двадцати шагах свора настигла мнимого вожака, повалила и исступленно принялась кусать, терзать, рвать на куски…

Расправа была недолгой. И вот уже стихия Шейленна рванулась наружу, сминая мешающую плоть, как бумагу, грозя затопить все вокруг океаном пламени… Но псы кинулись вперед, в самое средоточие огня, и тот вспыхнул ярче, охотно коснулся морд, пробежался вдоль хребтов… и осыпался у хвостов безвредными искрами, которые тут же с шипением поглотил снег.

Свора встряхнулась, развернулась и потрусила к стоящему чуть в стороне Шейтирру. Предводитель подошел к дракону, завилял хвостом, ласково ткнулся носом в подставленную ладонь, ожидая похвалы. Тот не заставил просить себя дважды – потрепал пса за уши, погладил умную морду, вокруг которой, словно рыжая шерсть, топорщились язычки огня. Вожак восторженно взвизгнул и оперся лапами на плечи Шейтирра, своим весом повалив его на спину, потом облизал лицо дракона и, не оборачиваясь, коротко тявкнул. Видимо, остальные ждали лишь этого – тотчас псы кинулись на лежащего навзничь нового правителя, торопясь выразить переполняющее их счастье. Шейтирр, смеясь, пытался уклониться от повизгивающих сгустков пламени, и вся группа весело копошилась на стремительно тающем снегу…

Когда дракону наконец удалось усмирить свору и подняться, выглядел он не слишком презентабельно – весь перепачканный, взлохмаченный, в одежде, сплошь покрытой подпалинами (от избытка чувств псы не замечали сыпавшихся искр, которые не могли навредить сыну стихии, но вот его наряд не был столь устойчив к пламени).

– Приветствую тебя, правитель Шейтирр! – хмуро провозгласил владыка, пытаясь улыбнуться новоявленному советнику. Но губы отказывались складываться в улыбку, а на лбу пролегли глубокие морщины. Тяжко терять друзей, еще хуже, если вдруг оказывается, что никакой дружбы не было, что ты принял за нее обычный расчет…

И терзающая мысли вина – ведь он верил отговоркам Шейленна, закрывал глаза на нежелание того призывать свору, принимал за чистую монету срочные дела, каждый раз возникающие у того накануне праздников.

Что ж, пройдет время, боль утихнет, и быть может, новые товарищеские узы заменят старые, а на месте кровоточащей раны в душе появится шрам – уродливый, но уже не столь болезненный.

А пока… пока довольно будет и мира для драконов. Такова уж судьба правителей – в первую очередь заботиться о благе подданных.

Потеряв Шейленна, противники автономии лишились своей самой главной фигуры и теперь не могли сплести новую паутину.

А значит, миссия Шеранна была успешно завершена…

Первые недели после помолвки госпожа Чернова помнила смутно. Она садилась за стол, когда Лея звала обедать; улыбалась гостям, если таковые приходили; была тиха и любезна с женихом…

София не вспоминала, не терзалась сожалениями, даже не проклинала. Просто жила, как заводная игрушка, впав в какое-то странное оцепенение.

Одного она делать не могла: заставить себя коснуться рун. Когда домовая впервые намекнула ей, что вновь появились желающие поворожить, София лишь покачала головой. Лея осуждающе поджала губы, разгладила фартук в премилую розочку и отбыла, а молодая женщина разрыдалась.

Выплакавшись, она достала из секретера заветный мешочек, высыпала его содержимое на диван и долго молча смотрела на разбросанные по покрывалу руны.

Будто во сне протянула руку и, не задумываясь, вытянула несколько знаков. О чем тут задумываться? Все это время ее терзал лишь один-единственный вопрос.