Анна Орлова - Любовь до гроба

Отила, хагалаз, перевернутые уруз и турисаз – они только бередили рану, напоминая о невосполнимой потере.

Отила – что-то изжило себя и должно уйти из ее жизни. Слабое утешение, что ему на смену непременно придет что-то новое.

Хагалаз – разрушение, полный разрыв.

Перевернутая уруз – потери, неудачи, разочарования.

И наконец турисаз в обратном положении – запертая дверь, о которую госпожа Чернова билась грудью в бессильных попытках отворить…

Неутешительный расклад.

Издеваются? Сочувствуют? Ворожея впервые не могла разобрать их тихого голоса. Она плакала, слезы капали на пальцы, и казалось, что это руны заливаются слезами…

– Зачем вы лгали о его любви? – горько сказала София, перебирая деревянные плашки.

Всего-навсего раскрашенные кусочки дерева!.. Нет, даже сейчас она не могла так считать, не могла относиться к ним без должного уважения. Они не виноваты, что она – плохая гадалка. Совершенно ясно, что София не сумела правильно трактовать выпавший расклад, поддалась чувствам, оступилась. Ведь те же кано и ингуз, которые она тогда поняла как указание на пылкие чувства, в действительности могли говорить и о плотской связи! Не вина рун, что она приняла это за любовь, обманулась, как многие до нее.

Он в ее жизни – целая книга, а она в его – всего лишь страница, которую так легко вырвать, скомкать, предать огню…

Госпожа Чернова просидела над рунами до обеда, уставившись невидящим взглядом на тот единственный расклад, и только силком домовые оторвали ее от мрачных раздумий.

Она почти не притронулась к еде, а потом всю ночь не спала, казня, изводя себя бессмысленными упреками. А наутро встала совсем иной: спокойной и рассудительной.

Мир казался ей неумелой конструкцией из разноцветных кубиков, нагроможденных друг на друга. Чуть-чуть любопытства, неловкие движения детских рук – и неустойчивая постройка рассыпалась. Теперь же было мучительно тяжело перебирать кусочки прошлого, пытаясь вновь собрать из них собственную жизнь.

Тогда, с Шеранном, она позабыла решительно обо всем, отринула ради любви все моральные каноны. И, поплатившись за безрассудство, пребывала в полнейшей растерянности. Свобода, которой учил ее дракон, ныне казалась уже не столь привлекательной, и постепенно, путем долгих размышлений и терзаний, она пришла к выводу о верности своих первоначальных убеждений. Теперь правила приличий уже не казались ей оковами. Перед беспощадным осознанием своего падения София сполна уразумела, что моральные установления были предназначены для защиты от гибельных чувственных безумств.

И теперь она с новым пылом верила в нравственные воззрения, поскольку знала им цену. Собственный опыт куда поучительнее, нежели десятки самых здравомыслящих книг.

Вызывает жалость тот, кто легко сгибается перед ударами судьбы, предоставляя ей крушить себя. Но не меньшего сожаления достоин и тот, кто упрямо отказывается сдвинуться хоть на пядь с привычного места и не желает постигать жизненные уроки. Меняться, оставаясь собой, – вот высшая заслуга…

Госпожа Чернова очнулась от своего странного сна наяву, и пусть в груди саднило от неизбывной боли, она сумела взять себя в руки и была вознаграждена сдержанной радостью жениха и сияющим видом домовых. Убедившись наконец, что она не наложит на себя руки и не совершит никакой иной глупости, Стен и Лея вздохнули с облегчением и принялись строить грандиозные планы.

В качестве свадебного подарка господин Рельский выкупил Чернов-парк на имя Софии, и, согласно брачному контракту, поместье должно было отойти их младшему ребенку.

Ребенку… Молодая женщина чуть улыбнулась. Мысли о детях – о ее собственных малышах – примиряли с действительностью, зароняли в душу хоть малые семена радости.

К тому же теперь ей более не требовалось задумываться о хлебе насущном и беспокоиться о своей будущности. Жених показал себя весьма деликатным и внимательным джентльменом, и не было желаний у Софии, которые бы он не предугадал. Разумеется, принимать от него содержание до свадьбы она не могла, однако драгоценные безделушки и деликатесы дарить не возбранялось.

Господин Рельский был воистину достойным спутником жизни, и постепенно она привыкла к этой мысли. Только рядом с ним молодая женщина оттаивала, даже улыбалась…

Несколько оправившись, София наконец нанесла первый визит в Эйвинд в новом качестве. Наградой ей стал сияющий вид Елизаветы, которая была несказанно рада, что вскоре сможет назвать подругу сестрой, и светилась от счастья за брата.

А вот взаимопонимания с будущей свекровью она не нашла, впрочем, рассчитывать на это было бы смешно.

Господин Рельский старался не отходить от невесты, подозревая, что матушка не преминет наговорить гадостей, поскольку госпожа Чернова в роли невестки не устраивала ее ничем: ни знатности, ни богатства, ни связей! Разумеется, связи с драконами не учитывались, точнее, учитывались, но совсем иным образом.

– Вы просто легкомысленная особа! – ядовито усмехнулась госпожа Рельская, улучив момент, когда Ярослав все же вынужден был оставить Софию без присмотра. Конечно, в гостиной оставалась и Елизавета, но дочери дама не стеснялась совершенно. – Уверена, что и до этого, прости Фрейя, дракона у вас было немало интрижек. А бедный господин Чернов ни о чем даже не подозревал!

– Глупости! – отрезала София безразлично. – Я никогда даже в мыслях не позволила бы себе изменить мужу. Кроме того, разве нашим дорогим соседям не стало бы об этом известно в кратчайшие сроки? Тем более я совершенно уверена, что господин Рельский самолично за мной присматривал.

Елизавета умоляюще смотрела на мать, не пытаясь вмешиваться, поскольку была научена горьким опытом. В пылу разговора ни одна из них не заметила возвращения хозяина дома, который остановился на пороге.

– Сударыня, – проговорил господин Рельский спокойно, но от его безразличного голоса матушка испуганно примолкла на полуслове, – это мой дом и мое состояние. Так что если вы намерены в дальнейшем оскорблять мою жену, вам будет лучше уехать. Не беспокойтесь, я положу вам щедрое содержание.

Госпожа Рельская достаточно знала сына, чтобы более не чинить препоны его браку, хотя, разумеется, это не добавило ей любви к будущей невестке. Но теперь она не осмеливалась демонстрировать свое пренебрежение, лишь некоторая холодность, с которой она принимала госпожу Чернову, выдавала ее недовольство…

Так что в жизни Софии все постепенно наладилось, она даже вновь стала гадать, пусть это и потребовало поначалу немалых душевных усилий. Окрестные жители вдруг дружно озаботились предсказаниями своей будущности и толпой повалили к гадалке. Надо думать, что им хотелось взглянуть на особу, которая сумела спасти свою репутацию и даже окрутила самого завидного холостяка в округе. Молодая женщина делала вид, что ее нисколько не беспокоит это жадное любопытство, тем более что открыто третировать невесту господина Рельского никто не рисковал.