Сакс Ромер - Спящий детектив

— Спору нет, скульптура необычна, и критики не преминут вам об этом напомнить, — пробормотал Корам. — Но она безусловно превосходна, Пакстон. Какое невероятное жизнеподобие! Не скажу, что согласился бы на ночь поменяться с вами местами, старина!

— О, сплю я отлично, — засмеялся Пакстон. — Хотя обстановку роскошной не назовешь: занавеска вон в том углу и раскладная походная койка.

— Ложе истинного спартанца! — сказал я. — Что ж, доброй ночи, Пакстон. Увидимся завтра — хотел сказать, уже сегодня!

Затем мы распрощались, оставив скульптора в одиночестве на сторожевом посту в храме Никрис. Квартира моя находится неподалеку; не прошло и получаса, как я мирно устроился в своей постели.

Я не знал и не мог подозревать, что тот вечер стал началом поразительных, таинственных событий, так и взывавших к вмешательству Мориса Клау!

Не успел я задремать — мне показалось, что спал я несколько минут, но в действительности времени прошло больше — как меня разбудил телефонный звонок. Спросонья я выбрался из кровати и подбежал к телефонному аппарату.

Звонил Корам. Окончательно проснувшись, я с растущим удивлением слушал его рассказ о том, что именно стало причиной звонка. Вкратце все сводилось к следующему: некое таинственное происшествие, о деталях которого он распространяться не стал, разбудило Пакстона. Решив посмотреть, что случилось, скульптор отпер дверь мастерской и вышел в сад. Отсутствовал он всего лишь несколько мгновений, студия все время оставалась в пределах слышимости — и все же, вернувшись, Пакстон обнаружил, что статуя Никрис исчезла!

— Я без колебаний телефонировал в Уоппинг, — закончил свой рассказ Корам, — и отправил курьера к Морису Клау. Дело, понимаете ли, срочное. Если статуя не найдется, Пакстон, скорее всего, будет уничтожен. Он слышал мои рассказы о Морисе Клау и его чудесных способностях, проявленных в деле о Греческом зале, и потому обратился ко мне. Я знаю, вы захотите участвовать, если Клау согласится нам помочь.

— Разумеется, — ответил я. — Ни за что на свете не пропущу новое расследование! Встретимся у Пакстона?

— Согласен.

Одевался я со всей поспешностью. Судя по рассказу Корама, тайна казалась необъяснимой. Ответит ли Морис Клау на наш отчаянный ночной призыв? Клау не мог надеяться получить сколько-нибудь значительный гонорар, так как Пакстон был небогат; но справедливость в отношении выдающегося человека, которого я имею честь представлять на этих страницах, заставляет сказать, что денежные соображения, похоже, не играли никакой роли в жизненной философии Мориса Клау. Его вдохновляла, мне кажется, чистая любовь к криминологическому искусству; а эта загадка и ее причудливые детали — древний пояс танцовщицы — страх модели, заявившей, что статуя движется — вполне могли, думал я, привлечь внимание Клау.

Через десять минут я был у Пакстона. Скульптор совещался с Корамом в гостиной. Корам впустил меня в дом.

— Вы хотите сказать, — обратился он к Пакстону, продолжая разговор, прерванный моим появлением, — что статуя попросту растворилась в воздухе?

— Двойная дверь, которая выходит на улицу, была надежно заперта на замок и засов; садовая калитка также была заперта; я находился в саду, на расстоянии менее десяти ярдов от студии, — отвечал Пакстон. — И несмотря на все это, статуя Никрис исчезла, не оставив и следа!

В пропажу скульптуры трудно было поверить, но лицо говорившего служило лучшим тому доказательством. Я ужаснулся при виде измученного, осунувшегося скульптора.

— Мне конец! — сказал Пакстон и продолжал снова и снова повторять эти слова.

— Дорогой друг, — воскликнул я, — вы ведь сохраняете надежду найти скульптуру? В конце концов, такое ограбление невозможно совершить, не оставив хоть каких-то улик.

— Ограбление! — повторил Пакстон, глядя на меня со странным выражением. — Вы были бы не так уверены, что речь идет об ограблении, Сирльз, услышь вы то, что слышал я!

Я обернулся к Кораму, но тот лишь пожал плечами.

— О чем вы говорите? — спросил я.

— Разве Корам не рассказал вам?

— Он сказал, что ночью вас что-то разбудило. Вы вышли из студии, намереваясь разобраться, что случилось.

— В общих чертах, все верно. Я и в самом деле проснулся — и разбудил меня голос!

— Голос?

— Прошло часа два с тех пор, как вы ушли. Я крепко спал и внезапно проснулся и сел в кровати: мне послышалось, что прямо за дверью кто-то вскрикнул.

— Что же это был за возглас?

— Вначале я не сумел понять; но спустя недолгое время вскрик повторился. Голос был скорее не мужской, а мальчишеский; этот голос произнес только одно слово: «Никрис!»

— И затем?

— Я выпрыгнул из кровати и на мгновение замер — все это казалось просто невероятным. В студии, как вы знаете, нет электричества, иначе я бы непременно включил свет. Примерно с минуту я колебался, после отдернул занавески и стал прислушиваться у двери. В этот миг крик донесся в третий раз — теперь я точно мог сказать, что кричал кто-то, стоявший прямо за дверью.

— Вы имеете в виду дверь, выходящую в сад?

— Да, да — дверь рядом с тем местом, где стоит моя койка. Тут я наконец принял решение. Я взял маленький револьвер, который постоянно держу под рукой с тех пор, как закончил работу над статуей Никрис, отпер дверь и вышел в сад…

У дома послышался шум колес экипажа — кэба или автомобиля. Раздался громыхающий голос. Корам бросился к двери.

— Морис Клау! — воскликнул я.

— Доброе утро, мистер Корам! — донесся из темноты этот неповторимый голос. — Доброе утро, мистер Сирльз!

Вошел Морис Клау.

На нем был коричневый допотопный котелок и длинный потрепанный плащ с пелериной; под плащом блестели лаком остроносые парижские туфли. Глаза, скрытые пенсне в золотой оправе, внимательно вглядывались в темные уголки вестибюля. Реденькую бесцветную растительность едва ли можно было назвать украшением массивного подбородка Клау. В сумрачном свете на его лице, показавшемся мне более желтым, чем обычно, проступали мертвенные синеватые тени.

— А это, — продолжал Морис Клау, когда взволнованный скульптор сделал шаг вперед, — мистер Пакстон, потерявший свою статую? Доброе утро, мистер Пакстон!

Он поклонился, сняв котелок и обнажив свой величественный, высокий лоб. Корам собрался было запереть дверь.

— О, нет! — остановил его Морис Клау. — Дочь моя принесет мне подушку!

Пакстон недоумевающе глядел на эту сцену; в его взгляде отразилась полная растерянность, когда вошла Изида Клау с огромной красной подушкой в руках. Плащ скрывал ее гибкую фигуру, поднятый капюшон обрамлял смуглое прекрасное лицо — впечатление она производила завораживающее. Изида поровну наградила нас с Корамом одной из своих ослепительных улыбок.