Сакс Ромер - Спящий детектив

Так и случилось — не успел я преодолеть две последние ступени, как в зале послышались шаги. Гейдельбергер заговорил первым:

— Только подумать, что ты захотел купить портрет леди Креспи, сентиментальный старый глупец! Будь на твоем месте кое-кто другой, я бы понял такую настойчивость!

Затем я услышал голос Райдера.

— Что вы хотите этим сказать, мистер Гейдельбергер? — спросил он.

Я с любопытством ждал ответа еврея. Как я и предполагал, он высказал грязные и необоснованные обвинения в адрес моей бедной матери. Я не мог молча терпеть это оскорбление; лопнуло и терпение старого Райдера — когда я отворил дверь и бросился в комнату, чтобы встретиться с этим клеветником лицом к лицу, послышался звук удара и Гейдельбергер, как дикий зверь, взревел от ярости.

В следующий миг он схватил старика за горло. Но прежде, чем он успел что-либо сделать, я нанес ему сильный удар кулаком; он разжал свою хватку и обернулся к новому противнику.

Я обязан отдать должное Гейдельбергеру: похоже, он не знал страха, и нападение врага, о чьем присутствии он даже не подозревал, лишь прибавило ему сил. Он смерил меня взглядом, и в лице его не было никаких признаков испуга.

— Так это вам нужна картина, а? — усмехнулся он. — Полагаю, вы…

— Прекратите! — сказал я. — Я Роланд Креспи, и я не намерен выслушивать ваши грязные оскорбления!

Он на мгновение замер, переводя глаза с меня на Райдера и на картину, едва различимую в луче света от свечи, принесенной им с собой. Не успел я понять, что он задумал, как он вытащил из кармана перочинный нож, раскрыл его и шагнул к портрету.

— Вам его не видеть! — воскликнул он.

Он уже вонзил нож в холст — осмотр картины может это доказать — когда я бросился на него.

Борьба была отчаянной. В том, что произошло далее, можно увидеть перст судьбы. Гейдельбергер был сильнее меня и, охваченный злобой, попытался всадить в меня нож, который держал в руке!

Я схватил его за запястье, однако он сумел освободиться и полоснул ножом сверху вниз. Я отпрянул и оказался слева от одного из столбов, поддерживающих балкон менестрелей.

Гейдельбергер, ослепленный яростью, не заметил препятствие; к тому же под балконом было очень темно. Он свирепо бросился вперед — и задел столб плечом. Удар был страшен.

Джентльмены! Я содрогаюсь, рассказывая о том, что случилось! Топор Черного Джеффри, что веками висел наверху, перед ограждением, покачнулся от удара, изъеденные временем крепления вырвались из камня. Когда громадное тело Гейдельбергера ударило в столб, огромный топор, будто направленный невидимыми руками, упал лезвием вниз, рассек голову несчастного и впился, дрожа, в дубовые доски пола!

Внезапность трагедии ошеломила меня; к ужасной реальности меня вернул крик старого Райдера:

— О, господин Роли!

Старый лакей всегда называл меня «господином Роли»; это имя кто-то принял, как я слышал, за слово «поле».

Наши последующие действия, вероятно, были неразумными. Мы высвободили топор и приподняли голову жертвы; никаких сомнений — Гейдельбергер был мертв. Услышав чьи-то осторожные шаги на лестнице под балконом, мы взяли свечу и поспешили скрыться за потайной дверью, причем Райдер сильно порезал руку, пытаясь закрыть ржавый засов. Только в аллее у дома, где я привязал свою кобылу, я осознал, что мы вели себя, точно виновники убийства. Теперь, однако, слишком поздно каяться в том, что я объясняю минутным приступом страха; я попросил Райдера хранить молчание и ждать моих указаний — и вскочил на лошадь, собираясь вернуться на ферму и хорошенько все обдумать.

К несчастью, животное сбросило меня неподалеку от фермы, что едва не стало причиной второй трагедии; остальное вам уже известно.

Могу только сказать, что Райдер готов был защищать меня до последнего и понести кару за деяние, которое было не чем иным, как божественным промыслом. Доктор Мэдден узнал меня, разумеется, и ему я также бесконечно благодарен. Такое же заявление я намерен сделать сегодня перед мировым судьей.

— Видите, — сказал Морис Клау. — Я пальцем не пошевелил! Случилось бы все так же, находись я в Перу!

Гримсби прочистил горло.

— Не подвергая сомнению слова сэра Роланда, — начал он, — хотелось бы спросить, имеются ли свидетельства того, что он не…

— Воспользовался топором сам? — продолжил Клау.

Гримсби смутился.

— Но есть ли они?

— Есть! — загромыхал Морис Клау. — Я есть свидетельство! Дело это торжественно доказывает мою теорию циклов! Почти то же самое произошло сотни лет назад в замке Дайк! Топор повторил себя!

— Гм! — произнес Гримсби. — Боюсь, ваша теория циклов не убедит двенадцать добрых и достойных людей в суде присяжных, мистер Клау!

— Да? — сказал Морис Клау. — Нет? Думаете, не убедит? А еще одна маленькая деталь? Я старый сумасшедший дурак, а? Так? Но вы? Вы чистейший безумец, мой Гримсби! Говорите, он или мистер Райдер в пылу борьбы схватил черный топор? Да? Пытались вы достать рукой до места, где он висел?

— Нет, — признался Гримсби с таким видом, словно ему на ум только что пришла неприятная мысль.

— Нет, — безмятежно повторил Клау. — Но я пытался. Мистер Гримсби, три фута остается, тянись вы со ступеней или с балкона; и один лишь жираф дотянулся бы с пола!

Вскоре мы уже сидели в поезде.

— В деле этом, — проворчал Клау, — славы не достанется мне. Да будет сказано, что разъяснилось оно без помощи вашей или моей. Но ничего — награда со мной!

Он потрепал ручку огромного топора — неведомо как жуткая реликвия перешла во владение Мориса Клау. Инспектор Гримсби краем глаза следил за Изидой. Она раскрыла изящный золотой портсигар и предложила ему сигарету. И хотя инспектор Гримсби относится к сигаретам с некоторым презрением, эту он принял с удивительной резвостью.

Прелестная Изида также закурила и откинулась на подушку, выпуская прихотливые спирали дыма из безукоризненных алых губ.

Если дело не касалось курьезных интересов Мориса Клау, любые просьбы о помощи были напрасны. Каким бы чудовищным ни было преступление, стоило его деталям показаться Клау заурядными, и он укрывался в своей лавке древностей в Уоппинге подобно черепахе, втягивающей голову под панцирь.

— Должно ли использовать, — однажды сказал он мне, — мою острую психическую чувствительность, чтобы обнаружить, кто всадил топор в голову какой-то несчастной прачки? Пускать ли в ход тонкое восприятие, на приобретение коего мне понадобилось столько лет, чтобы рассказать старому уродливому дурню, куда подевалась его хорошенькая молодая жена? Думаю, что нет — о нет!

Но время от времени, когда загадка оказывалась не по силам инспектору Гримсби из Скотланд-Ярда, он просил меня ходатайствовать перед эксцентричным старым антикваром, и порой Морис Клау снисходительно делился с инспектором тем или иным соображением.