Сакс Ромер - Спящий детектив

Трагедия произошла ровно неделю спустя.

— Теперь мы подходим к главному, а? — прервал рассказ Морис Клау. — А также подъезжаем к вокзалу! Попрошу вас заказать нам купе первого класса!

Инспектор Гримсби поспешил исполнить его просьбу. Когда поезд отошел от перрона, он возобновил свой рассказ.

— Насколько я понимаю, дело было так.

(Далее я сокращаю повествование инспектора и передаю его своими словами).

«Гоблетс» уже закрывался, и деревенские жители, которые привыкли встречаться там каждый вечер, стояли под раскачивающейся на ветру вывеской. В эту минуту на улице показался человек; он бежал со стороны Креспи-холла и, заметив кучку завсегдатаев, бросился к ним. Это был Хаймер, секретарь Исаака Гейдельбергера. Он был без шляпы, дряблое лицо его выражало ужас.

— Скорее! — задыхаясь, прохрипел он. — Где живет доктор?

— В предпоследнем доме, — сказал кто-то. — А что случилось?

— Убийство! — закричал Хаймер и помчался вниз по улице.

Благодаря этой драматической сцене мир впервые узнал о происшествии, получившем позднее широкую огласку. Факты, вскоре ставшие известными всей стране, вкратце были таковы:

Гейдельбергер и его секретарь, поселившись в поместье, занялись описью содержимого Креспи-холла и составлением схем перестройки комнат, а также новой планировки заброшенных угодий. Эту работу они практически закончили и собирались, если ничего не помешает, назавтра передать старое поместье в руки целой армии строительных рабочих из Лондона.

Приблизительно в половине седьмого вечера Гейдельбергер вошел в комнату Хаймера и сообщил, что ожидает посетителя. Секретарь, с головой ушедший в бумаги, не стал переспрашивать Гейдельбегера: он счел, что речь идет об архитекторе или же о лондонском камердинере хозяина. Затем Гейдельбергер направился в библиотеку, сказав Хаймеру, что до утра тот ему не понадобится.

Между восьмью и половиной девятого — точнее Хаймер сказать не мог — раздался звонок (со стороны черного хода). Секретарь рассудил, что Гейдельбергер впустил посетителя и уединился с ним в библиотеке.

Первым признаком надвигающейся беды стал громкий и рассерженный возглас, который донесся, по всей видимости, из старого пиршественного зала, что находился над комнатой секретаря; был безошибочно различим голос Гейдельбергера.

Вскочив со стула, Хаймер сделал шаг к двери и замер в нерешительности. Сверху донеслось рассерженное бормотание, ясно послышался голос еврея, после внезапные звуки борьбы; потолок задрожал, точно в зале схватились два грузных человека, всю комнату сотряс гулкий удар и Хаймер услышал пронзительный крик. Он смог разобрать только обрывок последнего слова, звучавшего как «поле».

Достаточно сказать, что все это время Хаймер стоял, как вкопанный, у открытой двери, чтобы назвать его трусом. По сути дела, лишь его рассказы о явлении призрачных фигур в картинной галерее и нежелание покидать комнату после наступления темноты заставили Гейдельбергера — человека совершенно иного склада — выписать из Лондона своего камердинера.

Наконец Хаймер, движимый не только благородными мотивами, но и страхом, порожденным внезапной тишиной, вытащил из ящика револьвер, взвел курок и, держа револьвер наготове в одной руке, а другой поднимая лампу, начал взбираться, весь дрожа, по ступеням узкой лестницы, ведущей к двери под балконом менестрелей. Возясь с дверью, Хаймер поставил лампу на пол — и в этот миг в зале раздался какой-то звук, похожий на скрежет ключа в плохо смазанном замке.

Затем, подняв лампу высоко над готовой, Хаймер заглянул внутрь; учитывая его боязливость, стоит отметить, что Хаймер выдержал это испытание и не упал тотчас же в обморок — ибо в тусклом свете, лишь подчеркивавшем мрачность длинного темного зала, перед ним открылась картина, что способна была потрясти и гораздо более хладнокровного человека.

Менее чем в шести футах от него, головой к свету, в округлой луже крови лежал на спине Гейдельбергер с разрубленной почти до подбородка головой! Рядом с ним, на полу, валялось ужасное орудие смерти — огромный боевой топор, наследие крестовых походов, поднять который смог бы только гигант, обладающий геркулесовой силой.

Содрогаясь от ужаса, едва держась на ногах, Хаймер окинул взглядом мрачное пространство: зал был пуст, лишь тело убитого лежало на полу. Хаймер скатился по лестнице и выбежал из дома. Свежий вечерний воздух привел его в чувство; боясь, что неизвестный убийца станет его преследовать, Хаймер со всех ног пустился в деревню.

— Вот и Оксли! — встрепенулся Морис Клау.

— Ах! — воскликнул Морис Клау, словно охваченный священным восторгом. — Взгляните на кровь!

Мы стояли в старинной пиршественной зале Креспи-холла. У дальней двери застыл дежурный полицейский. Повсюду царила таинственная тишина. Хриплый, громыхающий голос Клау пугающим эхом разнесся по залу, что помнил тени ушедших Креспи.

Изида Клау стояла рядом с отцом: трудно вообразить двух людей, настолько несовместимых двух с другом. Девушка глядела на запятнанный кровью пол с бесстрастным вниманием опытного криминолога.

— Здесь должно быть немало одических отпечатков, — тихо проговорила она.

Начальник местной полиции, сопровождавший нас, лишь непонимающе посмотрел на Изиду. Морис Клау инстинктивно обернулся к нему.

— Вы удивлены, друг мой! — сказал он. — Совершенно очевидно, что не знаете вы ничего о психологии преступления. Позвольте вас просветить. Первое: преступление, — он сделал рукой характерный круговой жест, — действует циклами. Его история повторяется, понимаете? Второе: мысль есть вещь. Человек, что умирает насильственной смертью, в последнюю минуту испытывает необычайно сильную ментальную эмоцию — эфирную бурю. Воздух — атмосфера — хранит отпечатки того шторма.

— В самом деле! — сказал полицейский.

— Да, в самом деле! Не стану я спать здесь — как поступаю обычно в подобных расследованиях. Почему? Потому что опасаюсь испытать потрясение, когда достигнет меня эмоция покойного Гейдельбергера! Ах! вы толстокожи, как бык! Однажды, о жвачный мой друг, спал я в пустынной Палестине на том месте, где бедную женщину забили камнями. Во сне безжалостные те камни попадали в меня! Разбивали мне голову и лицо! И был я беспомощен — связан — как та несчастная, что за бедные маленькие прегрешения утратила жизнь из своего нежного тела!

Он замолчал. Никто не осмеливался заговорить. В такие минуты Морис Клау становился волшебником, плетущим сеть заклинаний. И даже равнодушные ощущали дрожь, словно необычайные вещи, о которых рассказывал самый удивительный из людей, оживали, двигались перед их глазами. Затем…