Лорел Гамильтон - Прегрешения богов

— Смотрел я новости в телевизоре и читал книги о политике нынешних правительств. Не так уж много изменилось, Мерри. Просто не так открыто делается.

Я хотела спросить, откуда он знает. Хотела спросить, известны ли ему тайны нынешнего правительства, которые переменили бы к худшему мое мнение о нашем правительстве и нашей стране.

Но я не спросила. Во-первых, не была уверена, что он скажет мне правду, если думает, что она меня расстроит. А во-вторых, на сегодня с меня хватит и одного группового убийства. Я велела Холоду позвонить домой и предупредить наших фей-крошек, чтобы не отходили далеко и остерегались незнакомцев, потому что уверена я была только в одном: убийца — не из наших. Больше я ничего не знала. О шпионах и политике подумаем после, когда в глазах не будут стоять образы мертвых крылатых малышей.

Я поехала к «Фаэлю». Дойл сказал верно — он был не на пути к пляжу, где нас заждались, а на несколько кварталов в сторону, в той части города, что раньше считалась опасной, но волшебно преобразилась — ожидалось, что там поселится средний класс, но вышло так, что туда стали перебираться фейри, добавляя району все больше магии. В результате он стал приманкой для туристов и любимым местом развлечений для школьников и студентов. Молодежь всегда тянулась к фейри. Именно поэтому на детей испокон веков вешают обереги — чтобы мы не уводили к себе лучших, самых ярких и талантливых. У нас ценят артистические натуры.

Дойл, как обычно, мертвой хваткой вцепился в дверцу и приборную доску — он всегда так делает, когда едет на переднем сиденье. Холод меньше боится машин и городского движения, но Дойл считал, что, как капитан, должен сидеть рядом со мной. Меня страшно умиляло, что с его стороны это был почти подвиг, но свое восхищение я держала при себе — не знала, как он это воспримет.

— Мне эта машина нравится больше, чем та вторая, что ты водишь, — отважился заговорить Дойл. — Она выше над землей.

— Это внедорожник, — сказала я. — Не для города машина.

Я высматривала, где припарковаться — без особого успеха. В эту часть города народ съезжается развлекаться по выходным, а значит, в субботу тут людей и машин толпа. Лос-Анджелес — у всех машины и все куда-то едут.

Наша машина на самом деле принадлежала Мэви Рид, как и очень многое другое из того, чем мы пользовались. Шофер Мэви предлагал нам свои услуги, но по вызову из полиции я предпочла ехать не на лимузине. Полицейские и без того не принимают меня всерьез. Мне бы не спустили появление в гуще копов на лимузине, и Люси этого не спустили бы — что важней. Она тут работает. В некотором смысле, копы правы — я вроде праздного зеваки.

Для Дойла проблему составляла машина — сплошь металл и техника, это понятно. Вот только у меня есть знакомые из малых фейри, разъезжающие на собственных машинах, да и большинство сидхе спокойно себя чувствуют в современных небоскребах, где полно металла и техники. А Дойл еще и на самолетах летать боится — одна из очень немногих его слабостей.

— Свободное место! — крикнул Холод, показывая, и я повернула руль. Пришлось нажать на газ — я едва не стукнула легковушку, пытавшуюся меня опередить. Дойл, бедняга, сглотнул и втянул воздух. Я хотела спросить, почему поездка на заднем сиденье лимузина пугает его не так сильно, но воздержалась. Вдруг он и лимузина станет бояться? Это нам совсем не нужно.

Я припарковалась, хотя параллельная парковка на «Кадиллаке Эскалада» не относится к моим хоб би. Припарковать эту махину всегда нелегко, а припарковаться параллельно — все равно что диплом получить по искусству парковки. Интересно, сойдет ли парковка грузовика за защиту докторской? Вряд ли я выясню — мне никогда не хотелось водить машину тяжелее нынешней.

Мне с моего сиденья была видна вывеска «Фаэль» — за несколько домов от нас. Даже квартала пройти не придется, просто замечательно.

Я подождала, пока Дойл неуверенными движениями выберется из машины, а Холод расстегнет ремень и подойдет к моей дверце. Выходить раньше них я не собиралась. Мои стражи дружно старались мне объяснить, что главная задача хорошего телохранителя — научить охраняемого правильному поведению. При движении по улице высокие тела стражей закрывали меня с обеих сторон, а если бы для меня существовала реальная опасность, стражей было бы больше. Двое — это минимум, предосторожность. Мне нравится слово «предосторожность» — оно значит, что никто не пытается меня убить. Для меня это свежее ощущение, что много говорит о последних годах моей жизни. Может, это еще не то «долго и счастливо», о котором верещит желтая пресса, но хороший шаг в эту сторону.

Холод помог мне выбраться из машины, что было очень кстати. Садясь в «кадиллак» или выходя из него, я чувствую себя маленьким ребенком — будто сидишь на высоком стуле, не доставая до земли ногами — и отроду тебе лет шесть. Но локоть Холода под моей рукой, его твердость, рост стража напоминали мне, что я не ребенок и лет мне существенно больше.

Дойл вдруг воскликнул:

— Фар Дарриг, что ты тут делаешь?

Холод встал как вкопанный и загородил меня своим телом, потому что Фар Дарриг — это не имя. Фар Дарриги — это очень старые фейри, реликты королевства, существовавшего прежде Благого и Неблагого дворов. А значит, этому конкретному Фар Дарригу больше трех тысяч лет, потому что они не размножаются — у них нет женщин. Они что-то среднее между брауни, хобгоблинами и призраками — призраками того сорта, что заставляют мужчину принять камень за собственную жену или нависший над морем утес за широкую дорогу. Некоторые из них любят такие пытки, которые даже мою тетушку приятно удивили бы. А я видела однажды, как она содрала кожу со знатного сидхе и водила этот неузнаваемый кусок мяса на поводке из его собственных кишок.

Фар Дарриги могут быть любого роста — от фута примерно и до роста высокого человека. Похожи они только в одном: они выглядят не по-людски и одеваются в красное.

Дойлу ответил высокий, но несомненно мужской голос, в том брюзгливом тоне, каким у людей часто говорят старики. В голосах фейри я такого ворчливого дребезжания раньше не слышала.

— Как же, местечко вот для тебя приберег на парковке, кузен.

— Мы не родня. И с чего ты решил держать для нас место?

В голосе Дойла и намека не осталось на недавний страх перед машиной.

Фар Дарриг вопроса не заметил.

— Ой, брось. Я гоблин-оборотень и навожу морок, точно как твой папочка. Пуки от Фар Дарригов недалече стоят.

— Я Мрак Королевы, а не безымянный Фар Дарриг.

— О, вот здесь собака и зарыта, — пропищал гоблин. — Имя-то мне и нужно.

— Что это значит, Фар Дарриг? — спросил Дойл.

— Значит, что мне есть что тебе рассказать, и лучше нам потолковать внутри лавки, где вас ждет ее и мой хозяин. Или вы отвергаете гостеприимство нашего заведения?