Евгений Нестеренко - Тень ведьмы

Но менестрель не завидовал озеру. Ведь это, наверное, ужасно скучно неподвижно лежать и ворочать громоздкими, тяжелыми и многозначными мыслями. А то и вовсе неподъемными.

Не лучше ли весело плеснуть волной и обдать веером брызг раскаленные камни. Смыть с берега песок. И выйти из каменной чаши на сушу вместе с ночным туманом. А утром осторожно, незаметно вернуться обратно и рассказать водорослям, которые шевелятся на дне, про беспокойные золотые поля, про густые задумчивые леса, про странных существ, живущих под солнцем.

Рассказать словами, интонацией, мимикой и жестами. А затем музыкой. Потому что там, где заканчиваются слова, начинается музыка. Только музыка может рассказать, как шумит ветер, только музыка может объяснить, как ворчит море в шторм, только музыка может изобразить чистоту небесной лазури. И только музыка может передать настроение и открыть душу.

Менестрель шел узкой горной тропой.

Он шел, и в такт шагам слагал новую мелодию. Он еще не знал слов, не знал названия, но знал, о чем будет эта песня. О старом замке. О принцессе. И о страхе.

Гонец спрыгнул с лошади и отдал повод подбежавшему слуге. Конь был весь покрыт мылом и, покачиваясь на ослабевших ногах, тяжело дышал.

— Не давай! Не давай ложиться! — закричал гонец слуге. — Если ляжет, то уж и не встанет более…

Слуга тянул повод вверх, чмокал, но обессиленный конь не обращал на него внимания. Тяжело вздохнув, он подогнул ноги и рухнул на землю.

— Эх, загубил коня! — гонец ударил кулаком по раскрытой ладони.

— Я тут ни при чем, — испуганно заявил слуга.

— Да кто о тебе говорит? — поморщился гонец, снимая перчатки. — Ты лучше сбегай за коновалом, пускай дорежет.

— Так он же еще дышит, — указал слуга на коня.

— Вот-вот, поэтому и поторопись. Когда дышать перестанет, кровь уже не спустишь, придется собакам выкидывать.

Слуга убежал.

Гонец поднялся по ступеням и вошел в гостиницу под вывеской «Двадцать верст». В зале было пустынно. Одиноко стояли столики, где-то жужжала муха. Комнаты для гостей располагались на втором этаже, куда и вела лестница.

За стойкой ковырялся хозяин гостиницы. Увидев посетителя, он состроил благостную мину.

— Желаете снять комнату? — спросил он, оглядывая гостя.

Гонец покривился.

— Нет, я проездом. Послушай-ка, любезный, — быстро заговорил он, — мне нужна свежая лошадь. Срочно. Плачу любые деньги. — А лошадка-то вам дюже резвая нужна? — вкрадчиво поинтересовался хозяин.

— Ну, ясное дело — чем быстрее, тем лучше. Но на крайний случай сойдет хоть какая-нибудь.

— Если так, то есть для вас животинка. Семь лет, не слишком быстрая, но выносливая. И всего за… — хозяин задумался. — А, чего там! За десять дукатов отдам.

— По рукам! — кивнул гонец, отсчитывая деньги.

— Так тут только девять… — сосчитал хозяин.

— Вместо десятого заберешь моего коня.

— Так дешево? — удивился хозяин.

— Не торопись — ты же его еще не видел, — предупредил гонец.

Хозяин с самыми нехорошими предчувствиями пожевал губами и спрятал деньги. Но говорить ничего не стал — ему в голову пришла мысль, что гонец тоже еще не видел его лошади.

— Велеть заседлать? — предложил хозяин.

— Да-да, и, по возможности, быстрее.

Хозяин кликнул слугу.

— Седлай гостю Ромашку, — приказал он слуге и тот скрылся.

Гонец принялся надевать перчатки.

— Может, перекусить по быстренькому подать?

Гонец что-то прикинул в уме.

— Ну, давай!

Хозяин сбегал на кухню.

— Что, гостей нет? — спрашивал гонец, жуя.

— Да есть два человека — торговцы мукой из Нареса. Но, конечно, такого наплыва, как зимой бывает, сейчас не дождешься. Лето на дворе. На улице тепло, любой проезжий может под открытым небом заночевать.

Гонец понимающе покивал. — А вы у кого на службе состоите? — с любопытством спросил хозяин.

— Ну, допустим, у короля, — небрежно бросил гонец, поглядывая на хозяина.

— Как, неужто у самого короля? — изумился хозяин. — Скажи пожалуйста! Небось, важные вести везете?

Гонец доел и отодвинул тарелку.

— Ты думай, что спрашивать…

— А что я? Я — ничего! — испуганно сказал хозяин. — Просто так спросил, по глупости.

Гонец натянул перчатки, поправил пояс.

Хозяин проводил его до крыльца.

— Слушай, а почему гостиница называется «Двадцать верст»? — спросил гонец, садясь на лошадь.

Хозяин взглянул на вывеску.

— Так ведь отсюда до Столицы как раз двадцать верст и будет… — ответил он.

Монах развернул пакет с орехами.

— Ох и любишь же ты орехи! — сказал его напарник по караулу, усаживаясь на маленькую скамеечку. — Это грешно.

— Да почему ж грешно-то? — спросил первый монах, хрустя скорлупой.

— Потому что чревоугодие — это грех, — важно заявил второй.

— Так то чревоугодие, а то орехи. Я ведь их не для сытости ем, а так просто, со скуки. Другие вон семечки грызут, только я орехи предпочитаю. В них пользы поболее будет. Они память укрепляют.

— Так прям и укрепляют… — засомневался второй монах. — От них только зубы портятся.

— Точно говорю. Не веришь — возьми, попробуй.

Первый монах протянул второму горсть лесных орехов.

— Да ну тебя к лешему с твоими орехами! — отмахнулся тот.

— Как хочешь…

За воротами застучали подковы и всхрапнула лошадь.

— Стой, чтоб тебя…

Голос за воротами прибавил несколько ругательств.

Монахи неодобрительно покачали головами.

— Эй, отцы, открывайте! — одновременно с голосом раздался стук в ворота.

Первый монах продолжал равнодушно щелкать орехи, собирая скорлупу в специально свернутый бумажный пакет. Второй приоткрыл окошечко в воротах и выглянул.

За воротами стоял человек в одежде гонца. Вид у него был усталый, но лошадь выглядела бодрой.

— Ну? — спросил монах.

Он знал, какой ответ последует. Спросил просто так, для порядку.

— Письмо к аббату, — сказал гонец.

Монах захлопнул окошко. Открыл ворота.

— Заезжай.

Гонец завел лошадь, держа за ее за повод, привязал к столбу у ворот.

— Идем, — без лишних вопросов сказал гонцу второй монах и пошел к зданию аббатства.

Гонец, разминая ноги, последовал за ним.

Первый монах равнодушно посмотрел им вслед и достал из пакета очередной орех. — Есть! Три-два.

— Да ладно, ты мне только слегка руку зацепил, — возмутился Петр. — Это не считается!

— Ну, да, хорош «зацепил»! Был бы у меня меч, а не эта палка, тогда б я на тебя посмотрел…

Петр рассмеялся.

— Чего смеешься?

— Да так, просто. Ты когда сердишься, так чудно глаза выпячиваешь… Словно рак вареный.

— Иди ты! — Иоанн улыбнулся.

— Ты бы поменьше горячился, — посоветовал Петр. — Оно и мирянину не подобает, а священнослужителю тем более.