Клайв Баркер - Зомби

Картина представляет собою прекрасный образец искусного и непревзойденного в своем роде владения приемами светотени, которое обессмертило имя Схалкена среди голландских художников. Этот рассказ давно переходит из уст в уста, и читатель легко заметит, что, старательно избегая мелодраматических эффектов и не расцвечивая повествование на потребу сентиментальному вкусу, мы пытались поведать не фантастическую историю, а предание, связанное с жизнью знаменитого художника и ставшее частью его биографии.

Дэвид Саттон — победитель Всемирной премии фэнтези и девятикратный лауреат Британской премии фэнтези. Его рассказы публиковались в таких сборниках и журналах, как «Best New Horror 2», «The Giant Book of Best New Horror», «Final Shadows», «Cold Fear», «Taste of Fear» и «Skeleton Crew».

Саттон — редактор таких антологий, как «New Writings in Honor and the Supernatural», выпуски 1 и 2, «The Satyr's Head and Other Tales of Horror», а также участвовал в составлении сборников «The Best Horror from Fantasy Tales», «Dark Voices» и «Fantasy Tales». Его перу принадлежат два романа: «Дитя земли» («Earthchild») и «Фэн-шуй» («Feng Shui»).

В основе рассказа «Клиническая смерть» лежит опыт автора, посещавшего свою мать во время ее длительного нахождения в больнице. Реализм добавляет особой остроты к вымышленному кошмарному финалу этой истории…

Мать Расселла была серьезно больна и лежала в отделении интенсивной терапии.

Как только она отправилась на операцию, в нем зародилось безотчетное подозрение — домой мама не вернется. В подсознании Расселла копошилась мысль: не надо испытывать судьбу. Но кто сейчас верит в подобную чушь? Тем не менее, валяясь на жарком песчаном пляже, он не мог отделаться от тревоги, что все пойдет не так именно потому, что ему следовало послать отпуск куда подальше, никуда не уезжать и остаться с ней. Но ведь его «Боинг-757» приземлялся в аэропорту всего спустя сутки после операции, и никаких причин упускать две недели солнца не было. Однако чувство вины все равно наповал сбивало все доводы рассудка.

Из аэропорта Расселл тут же ринулся в госпиталь, руки немели от волнения, в голове билась только одна мысль: как все повернулось бы, не дай он восторжествовать в себе эгоизму. Если бы он решил вместо этого задобрить удачу.

Прежде чем ему дозволили пройти к матери, Расселл поговорил с главным анестезиологом, для чего ему пришлось высидеть пятнадцать минут в маленьком офисе, примыкающем к отделению интенсивной терапии.

— Операция прошла без осложнений, — без проволочек приступил к делу врач. — Процедура отлажена и обычно проходит гладко. Вашу мать перевели из хирургии в удовлетворительном состоянии, но затем начались осложнения.

Лицо анестезиолога казалось на удивление мальчишеским.

«Как-то слишком молодо он выглядит, чтобы нести ответственность за жизнь и смерть в операционной», — подумал Расселл.

Он не мог смотреть собеседнику в глаза, потому уставился на его ботинки. К его удивлению, доктор носил белые кожаные тапки с толстой деревянной подошвой, такая обувь вроде бы должна оказывать на ноги какое-то благотворное действие. На коже виднелись пятна засохшей крови.

— Она… — Расселл не смог закончить фразу.

В прошлом ему не приходилось сталкиваться с такими ситуациями. Его отец умер на работе десять лет назад. Скоропостижно. Теперь, когда мать застряла на полпути между небесами и землей, все оказалось гораздо сложнее. Расселл в очередной раз пожалел о том, что был поздним ребенком, иначе ему не пришлось бы видеть престарелых родителей, когда сам он еще так молод.

— А сколько лет вашей матери? — спросил анестезиолог, словно нарочно стараясь не отвечать на вопрос, который, судя по всему, намеревался задать сын пациентки.

— Шестьдесят шесть.

— Она курила? — В голосе доктора послышалась какая-то безразличная грубоватость, смысла которой Расселл не понял. В конце концов, никто не совершенен.

Подняв глаза, он кивнул, но уточнил:

— Правда, не последние несколько лет.

— Ее возраст и состояние артерий работают против нее, вы должны это понять. Как бы то ни было, мы надеемся на ее выздоровление.

На несколько секунд сердце Расселла подпрыгнуло, словно перешло на другую передачу. Может, его отпуск, в конце концов, и не убил мать.

— Но поймите меня правильно, — продолжил анестезиолог, — она находится в очень плохом состоянии. Потому мы еще какое-то время подержим ее в отделении интенсивной терапии.

Только на следующий день Расселл смог вспомнить, что еще сказал ему этот человек в маленьком, тесном кабинете, заставленном мебелью, так что посетители рисковали помереть от удушья. Сейчас же все мысли из головы вылетели при виде матери, когда Расселлу наконец позволили ненадолго пройти в палату. Его тело тряслось от страха.

Она была без сознания, длинные седые волосы лежали в беспорядке, лицо казалось бесцветным. Тщедушное тело тонуло в огромной кровати, приподнятое, как будто его приготовили в дар некоему зловещему богу, взиравшему на алтарь со стальным каркасом. Палату скрывала тьма, только вокруг койки сочился скудный свет. Мать дышала часто и хрипло, из открытого рта с сипом вырывался воздух, и этот звук смешивался с постоянным тихим попискиванием монитора компьютера.

Расселл посмотрел на него, тот висел высоко на стене позади кровати. По нему зигзагами ползли желтые, голубые и пурпурные линии. Цифры регулярно менялись, непосредственный отсчет непрерывно обновлялся. Сбоку от кровати стояли капельницы, шприцевые и внутривенные насосы, наполнявшие артерии женщины болеутолителями и кровью, а желудок — пищей. По прозрачной пластиковой трубке, прикрепленной к носу, из легких вытекала грязно-бурая жидкость, которая на какое-то время задерживалась в изгибе отвода, но потом уходила вниз, когда в организме поспевала очередная порция гнили.

Появилась медсестра, сменила пузырь уретрального катетера, заодно сделав пометку в карте об уровне мочи. Она улыбнулась Расселлу, и этот простой жест воодушевил его больше, чем слова анестезиолога. У этих людей существовала одна цель — сделать все возможное, чтобы у его матери оставался хотя бы малый шанс на спасение, шанс на собственные силы, волю к жизни, на триумф. Ее выздоровление было и их заботой.

Только на следующий день, придя на работу, Расселл вспомнил, что ему говорили относительно здоровья матери. Он поднял с конвейера, казалось, уже тысячный почтовый сверток за этот день, когда нейлоновая лента, держащая пачку, лопнула, журналы разъехались, падая в тележку, скользя из-за своих блестящих глянцевых обложек. Когда вся куча рухнула на пол, перед глазами Расселла замелькало ярко-красное название. «Частицы». Рисованные капли крови на обложке журнала, посвященного фильмам ужасов. На ней Сисси Спейсек широко раскрытыми глазами глядит на читателя, как будто потрясенная тем, что багряное лого может проделать с ними то же, что и с ее лицом.