Клайв Баркер - Зомби

При виде останков воспоминания в нем будто бы всколыхнулись, Пул содрогнулся, подался назад и упал на колени, закрыв лицо руками.

— Что же нам делать? — вопросил он.

Что мы могли сделать? Глядя на непоколебимую громаду лесов и в унылый полумрак дома, я чувствовал себя загнанным в ловушку, навечно запертым в четырех стенах, словно я застрял в ночном кошмаре, от которого невозможно пробудиться и обрести душевное равновесие. Душевное равновесие! Само это слово казалось здесь неуместным. Душевное равновесие! Что же это такое, если сама реальность уступает место безумию, когда раздвигаются завесы бытия и перед глазами возникает ухмыляющаяся маска хаоса? Какие слова утешения мог я вымолвить, если мой собственный разум скользил по направлению к безумию?

— Нужно выбраться отсюда, — наконец сказал я. — И никогда больше не возвращаться. Если мы останемся, здесь нас ждут смерть и сумасшествие.

Очнувшись, Пул спросил:

— А как же Фостер? Что мы можем сделать для него?

— Уже ничего, — ответил я. — Он умер и, надеюсь, ушел в лучший мир. Теперь мы ничего не сможем сделать для него.

— Но как же быть с его смертью? — вопрошал Пул, его голос практически срывался на крик. — Ведь я повинен в ней.

— Непреднамеренно, — напомнил я ему, глядя в холл. — Когда станет светло, мы похороним его и то, что осталось от аббата, под каменными плитами подвала. Сомневаюсь, что когда-нибудь их там найдут. Сделаем это как можно скорее и уедем… И я надеюсь, что в течение следующих месяцев мы сможем забыть то, что здесь произошло этой ночью.

Пул тут же согласился на мой план. Выбора у него не было. Он знал не хуже меня, что, если мы попытаемся объяснить полиции то, что здесь произошло, нас тут же осудят как лжецов. У нас не было убедительного способа объяснить смерть Фостера, даже если бы мы обладали достаточной силой воли, чтобы смело встретить судебное следствие по преступлению, которого не совершали.

Через несколько часов мы уехали из дома. Я гнал машину прочь из Фенли по направлению к Пиру, а оттуда мы направились к Тавестоку, где я жил. Пул остался в городе и несколько следующих месяцев провел в гостинице. Время от времени мы встречались. Я не то чтобы избегал Пула, просто мы оба поняли, что общество друг друга воскрешает в памяти воспоминания, которые лучше бы забыть. Похоже на то, что случившееся в Фенли так и осталось нашим личным секретом. Улеглась шумиха, вызванная непонятным исчезновением Фостера, но Пул так и не оправился после пережитого испытания. Сомневаюсь, что он хотя бы на мгновение смог забыть о случившемся. Судя по покрасневшим векам и осунувшемуся лицу, его мучили бессонные ночи.

Иногда он жаловался на то, что ему кажется, будто за ним следят. Он утверждал, что ночью перехватывал чьи-то взгляды, кто-то всматривался в его комнату с улицы. Я говорил ему, что виной тому расшатанные нервы и игра воображения, а еще страх перед тем, что кто-нибудь обнаружит два обугленных трупа, похороненные в его доме.

— Но пока ты являешься владельцем этого дома, никто не может проникнуть внутрь. Значит, никто ничего не узнает, — убеждал я Пула. — Не волнуйся, мы в безопасности. Забудь. Все в прошлом.

На протяжении последующих месяцев я надеялся лишь на то, что у Пула не случится психического расстройства и хватит силы воли, чтобы справиться с беспочвенными страхами. В конце концов он уехал из Тавестока. Быть может, я слишком напоминал ему о том, что он хотел забыть. Его отъезд меня не расстроил. Напротив, даже принес облегчение. Порой мы писали друг другу письма. По крайней мере, их я мог отшвырнуть прочь, если содержание меня выводило из душевного равновесия, ибо Пул беспрестанно жаловался, что кто-то следит за его домом даже теперь. Было ясно, что он потихоньку теряет самообладание. Навязчивая идея настолько овладела им, что с наступлением темноты он не мог выходить из дому. «Они подстерегают меня, — как-то раз написал он из нового дома, который купил в Пире. — Выжидают удобного случая, когда я допущу оплошность».

Только прошлым вечером, когда я прочел о его смерти в газете «Обозреватель Барчестера», я впервые понял, какие кошмарные десять месяцев он пережил, потому что расчлененное, изувеченное тело Пула нашли неподалеку от его дома. Полиция никого не заподозрила. Был лишь один ключ к разгадке страшной тайны отвратительного убийства: следы праха на расчлененных останках тела и обломки человеческих ногтей, найденные в трупе. Но как выяснилось сегодня, ногти эти обладали весьма непонятным качеством, по крайней мере для полицейских, расследующих дело смерти Пула: они были очень-очень старые и никак не могли отломиться от пальцев живого человека. Как мне сказал инспектор, по-видимому, эти ногти какой-то негодяй с извращенным чувством юмора выкопал из могилы и вогнал в мертвое тело.

Только я один знаю правду о смерти Пула. И я уже заметил, что ночью за моим домом следят. Именно поэтому с наступлением темноты я не выхожу из дому. Я повесил распятия во всевозможных местах, через которые можно проникнуть в мой дом.

Они ждут, когда я допущу хоть одну незначительную оплошность, как это в конце концов случилось с Пулом. Они хотят отомстить и мне. Если эта рукопись попала к вам в руки, значит, я уже совершил эту оплошность. Господи, помилуй мою душу, если это произойдет!

Для нашего сборника Грэм Мастертон сочинил нечто новое и неординарное. Не слишком забегая вперед, можно сказать, что «Похищение мистера Билла» — смелое сочетание древнего мифа с игрой детского воображения, вполне подходящее для данной антологии.

Последние рассказы Мастертона вышли в свет в третьем и четвертом сборниках «Голоса тьмы» («Dark Voices»), «Вампиры» («The Mammoth Book of Vampires»), «Самая горячая кровь» («Hottest Blood»), а также в книге автора «Две недели страха» («Fortnight of Fear»). На счету автора более двадцати романов в жанре ужасов, в их число входят «Гимн» («Hymn»), «Ангел тьмы» («Black Angel»), «Глубокий транс» («Death Trance»), «Жертва» («Prey»), а также роман «Ночь Маниту» («Night of the Manitou»), являющийся вторым сиквелом к первой объемной работе — «Маниту» («Manitou»).

Было самое начало пятого, когда дневной свет внезапно померк, предвещая грозу, и с неба хлынули ледяные потоки дождя. На несколько минут дорожки Кенсингтонских садов наводнились неуклюже раскачивающимися зонтами и в суматохе бегущими прочь au-pairs [24] Помощница по хозяйству (иностранка, обычно работает за кров и стол, обучаясь языку) (фр.). с колясками и вопящими детьми.

Затем сады опустели, всецело предоставленные дождю, канадским гусям и порывам шквалистого ветра, срывавшим с деревьев листву. Марджори, торопливо катившая маленькую темно-синюю колясочку Уильяма, осталась совсем одна. Красный твидовый пиджак и длинная черная плиссированная юбка промокли насквозь. Когда она уходила из дому, ярко сияло солнце, а небеса были кристально чистые, словно тарелки для праздничного обеда. Поэтому у нее с собой не оказалось ни зонта, ни дождевика.