Юрий Кемист - Три выбора

… Не знаю, то ли в графинчике кроме воды, спиритус вини и фирменной отдушки как-то оказались какие-то посторонние ингредиенты, то ли Земля, странствуя по просторам Галактики, в тот вечер попала в области Пространства с необычными свойствами, но утром я проснулся, ощущая сухость во рту, шум в ушах и с ясным воспоминанием о странном сновидении.

В этом ночном мороке была вот какая озадачивающая особенность – дело происходило в хорошо известном мне месте в присутствии самого Ван Боока, но с необыкновенным обилием полностью посторонних людей с чеканно очерченными лицами, которых я видел в первый и, вероятно, последний раз, сопровождающих, встречающих, приветствующих меня и Ван Боока, надоедающих нам длинными и скучными рассказами о таких же, как они, незнакомцах, и все это в гуще людей, живых или мертвых, которых я знал запанибрата…

А при расчете в администрации гостиницы я почему-то не досчитался в кошельке двух купюр с видами Старого Новгорода…

…Бяшка в очередной раз встряхнулся, сбрасывая липкую влагу, и мы вошли в подъезд. По лестнице нас подгоняли два фактора. Бяшку – стремление утолить голод, а меня – предотвратить полное выгорание кастрюльки с оставленной мною на плите гречневой кашей. Цели наши совпадали, а потому действовали мы синхронно. И мне удалось спасти значительную часть Бяшкиного завтрака, а ему – с аппетитом ее уничтожить…

Глава 3

Вообще-то сегодня я мог и не ходить на работу. Вчера – это я теперь вспомнил точно! – на коротком (из-за отсутствия основных «мужиков») «производственном совещании» я отпросился у Давида Ильича сегодня с утра съездить в Менделавочку на консультацию по поводу возможных теоретических выходов сажи из разных типов сырья.

Отпущен я был неохотно: «У нас ведь тут не совковый институт. Мне все эти теории до лампочки. „Где деньги, Зин?“, – поется у Высоцкого. И я с Володей в этом любопытстве солидарен… Но раз вам нужно – поезжайте. Вон и Владимир Иванович у меня всё в Кремль просится… Тоже мне, „новый кремлевский мечтатель“!.. А что там есть, в этом Кремле? Что там можно с выгодой купить или продать? Только „кремлевских окон негасимый свет“! А я ни воздухом, ни светом не торгую… Ладно, вы люди взрослые… Что я, в конце-концов, нянька какая-то, что б за вами смотреть?… Делайте как знаете… Только уж помните – и я не мальчик! Еду, еду – не свищу, а как наеду – не спущу!».

Однако после сегодняшнего сна-морока не хотелось мне ехать ни в какой институт, а потому я решил ещё раз, как в былые годы, проявить «трудовой энтузиазм» и попробовать поискать счастья в «живительном слиянии с коллективом».

Поэтому я шел на работу в обычное время, но, почему-то, по пустой, мокрой и хмурой улице, прикрываясь от колючего мелкого холодного дождика зонтиком и думал о том, что… Впрочем, назвать это состояние «думанием» было бы преувеличением. Просто в голове вертелись строчки из старой, любимой ещё со студенческих времен, песни:

И процесс «мышления» состоял в том, что после этой строчки я сам себе задавал один и тот же вопрос – а в чем же дело? И сам себе отвечал: «А всё-таки жаль…». Это означает, что сенсорный элемент сознания перескакивал в начало мелодии и процесс моего «мышления» описывал замкнутую траекторию. Впрочем, можно ли ожидать более качественного мышления в такую слякотную непогодь?

Вдруг сзади раздались странные звуки – «Стучи и хлюпай» – как будто кто-то шлепал калошей по луже и потом растирал этой же калошей жидкую грязь по асфальту… Я не оглянулся, но насторожился. Звуки приближались, однако никакой угрозы я не ощущал и, дразня свое любопытство, решил не оборачиваться.

Из-за спины у меня вынырнула странная фигура бегуна. Было ему на вид лет 70, а то и побольше, однако никакой одышки он явно не испытывал и дышал ровно и ритмично. Да что там! Бежал он просто красиво! Конечно, шаркающее шлепанье его подошв говорило о возрасте не меньше, чем морщинистая кожа лица, но жилистая волосатая фигура (а из одежды были на нем только какие-то «семейного покроя» до колен трусы из болоньевой ткани яхонтового цвета и кроссовки) вполне могла принадлежать и сорокалетнему его сыну. Чуть-чуть «подкачал» небольшой животик, но именно борьба с ним и была видимой причиной, побудившей, вероятно, его заняться бегом.

Действительно же странным во всей этой мизансцене было то, что на всей улице не было никого, кроме нас с ним, и что бегун, пробежав рядышком, почти впритирку, совершенно не обратил внимания ни на меня вообще, ни на удивленное выражение моего лица. Своей невозмутимостью он как будто демонстрировал, что ничего удивительного в его поведении нет, что он уже много лет совершает здесь в это время свой моцион и привык делать это в любых погодных условиях и что он вообще не замечает никого на своем пути.

Бегун-ветеран, пробежав ещё метров тридцать, завернул за угол. Я из непонятного любопытства отправился за ним, хотя это и задерживало меня в пути. После поворота асфальтовая дорожка пролегала параллельно Проспекту Юрия Петрофабриченского и упиралась в вестибюль метро. До него было метров 300. По дорожке навстречу мне шли прохожие, укрывавшиеся от дождя зонтиками, а вот в направлении вестибюля не шел – и не бежал! – никто… Я прикинул расстояние до вестибюля и понял: чтобы успеть скрыться там, бегун должен был по крайней мере повторить график рекордного забега Владимира Куца на олимпиаде в Мельбурне 1956 года!

Не могу сказать, бывал ли Куц в наших краях, и бегал ли он когда-нибудь вдоль проспекта Петрофабриченского, но я готов присягнуть, что не видел его никогда ни ДО этой встречи, ни ПОСЛЕ неё! И я не припомню случая, когда бы в это время улица была столь же пустынной. И трусов, когда такой фасон был в моде, из такой ткани не шили – не было тогда такой ткани!

Не знаю, что ощутили стражники во время первой встречи с тенью отца Гамлета, но я, похоже, описал свою встречу с тенью Владимира Куца или мираж, но настолько реальный, что до сих пор у меня перед глазами красивый бег в греческом стиле, а в ушах стоят эти завораживающие своей ритмичностью звуки: «шлёп-ш-ш… шлёп-ш-ш… шлёп-ш-ш…»