Юрий Кемист - Три выбора

– Я вот что хочу спросить… Ты сам-то, как думаешь? Мы, как народ, действительно всё ещё представляем собой «историческую общность людей»? Или – будем смотреть правде в глаза – «первый тайм мы уже отыграли», причем счет такой, что глупо надеяться на выигрыш – проиграть бы достойно, и на том спасибо…

Филипп Денисович молчал. Было видно, что мысли сына для него далеко не новость, что и сам он порой мучился теми же вопросами, и приходил к тем же ответам, но… Но не мог он поверить, что мир устроен столь однозначно и что в нем действует Предопределение, а не Свобода!

Хотя сама по себе Свобода, особенно в форме вульгарной Вседозволенности и Анархии, вызывала в нем чувства отторжения и активного протеста. Но ведь эти формы не исчерпывали глубины её содержания и Свобода творить Историю так, как он считал «правильным», как «должно быть по справедливости», оставалась в его душе источником энергии и жизненной силы.

Оставался за рамками рассмотрения вопрос о том, что такое «правильность» и «справедливость», на чьей они стороне – его, всю жизнь боровшегося с интеллигентными и интеллигенствующими умниками, для которых «свобода слова», их личная свобода была альфой и омегой всего сущего, или Господь в своей неисповедимости направил его по пути, который в конечном счете должен был привести к чему-то третьему, четвертому или пятому?…

Однако говорить всего этого он не стал. Он ещё раз внимательно посмотрел на сына и ответил:

– Это мы все-таки обсуждать не будем. Не нашего это ума дело – знать, почему дорожка, по которой мы идем, не устлана ковром и не прямая, как стрела, а вьется чуть ли не ежедневными загогулинами и поворотами с перекрестками и ответвлениями незнамо куда, а через каждые пятьдесят – сто лет вообще закладывает такие виражи, на которых многие другие народы «вилэтают из седла»… Я не говорю, что мы такие одни. Вот евруи уже которую тысячу лет так идут, и ничего, не надорвались пока – вон их сколько кругом… Их немцы даже «дустом травили», а поглядишь вблизи на какого-нибудь Абрамовича или Гусиевича – и не скажешь, что из «богом обиженных»…

А потом все-таки повторил свой вопрос:

– Так отвечай, берем мы этого сукиного сына в свою команду, или нет?

Мефодий помолчал, обдумывая слова отца. Его внутренний голос говорил ему, что, по большому счету, отец прав, что ни хвалебные оды, ни посыпание пеплом голов, производимые сейчас, сильно не влияют на то, что будет потом, причем чем дальше это «потом», тем влияние меньше. А вот для самого ближайшего завтра важно, в какой форме ты сегодня. И всегда лучше – если есть выбор, конечно! – поддерживать эту форму в рабочем состоянии. Однако следовало отвечать и на конкретный вопрос отца. И он ответил, как всегда перед отцом – честно и искренно:

– А хер его знает! Он не глуп – это точно, но, как и всякий неглупый человек, плохо предсказуем. Но это уж закон природы – ум ветвится, а глупость стелется… Попробовать можно. Вот, хотя бы, на анализе нашего дурацкого опыта со свастикой – пусть подключается да анализирует статистику. Интересно, что он скажет. Самое главное – что для русских сейчас страшнее: новый Гитлер или новый Моисей, кого из них нужно раскручивать как страшилку, чтобы хоть как-то склеить эти…

Мефодий заглянул в отложенные листы распечатки, и продолжил:

– По его собственному выражению «малоупорядоченные совокупности сообществ»… Хотя я уверен – этот детский сад с игрой в статистику покажет однозначно: в глазах русских Моисей страшнее.

Филипп Денисович полез в ящик стола, достал оттуда какую-то бумагу, надел очки, и, глядя то на Мефодия, то в бумагу, притворно возмутился:

– Ты это брось – «дурацкий»…, «детский сад»… В том отделе три кандидата психологических наук разрабатывали эту методику «репрезентативного анонимного опроса жителей Мошквы» на предмет объективного анализа мнения электората по вопросам «исторической предрасположенности этно-политических факторов фашизма и сионизма к негативному развитию ситуации в Руссии»!

А как изящно решена финансовая сторона! Никаких тебе дополнительных расходов – для пущей конспирации свастики в лифтах крупных фирм и учреждений царапают сами охранники и они же отчитываются о результатах – сколько, от кого и каких отзывов они слышат ежедневно. Заметь – охрана знает и своих евруев, и своих русских «в лицо», и графу «национальность» в отчете ставит уверенно, даже ничего не спрашивая у обратившихся к ним потенциальных избирателей…

Мефодий с ироническим интересом слушал отца. Потом он достал сотовый телефон, нажал кнопку вызова и, когда адресат ответил, спросил:

– Борис?.. Да, это я… Вот, «собственно, вопрос»… Скажи мне – что у тебя по программе «Семиотика»? Да, на данный момент…

Некоторое время он слушал, а потом сказал: «Да, спасибо, понял…» и убрал телефон в карман.

– Ну, и что? – с любопытством поинтересовался Филипп Денисович.

– А ничего удивительного, – ответил Мефодий. – Как я и говорил – боятся евруев. Счет 4:3 в пользу «русских». Из десяти обратившихся сегодня с утра – три евруя, которые возмущались «беспечностью охраны» и четверо русских, которые – в разных выражениях – выразили одну и ту же мысль: тут пахнет то ли «масонским заговором», то ли «немецким католицизмом». И только один из этих четырех сказал, что «коричневые слишком уж задрали нос и если так пойдет, они на евруях не остановятся – всем нам достанется!». Трое оставшихся не встали ни на чью сторону – молча приняли объяснение Бориса о баловстве мальчишек-курьеров.

Филипп Денисович покачал головой, и язвительно заметил:

– Ага! По повелению, значит, Магистра Коломенской ложи и тель-анивского епископата. Союз евруев и католиков против православной нравственности…

Он помолчал и серьезно добавил:

Чутье на правду в народе есть, а вот образования – даже у «образованных»! – явно не хватает… А вот «простой народ» порой эту правду копает не хуже некоторых наших аналитиков. А уж заковыристее – точно! Вот послушай. Это запись одной нашей «фоновой прослушки». Мы поставили аппаратуру в местах скопления народа – на остановках транспорта, в залах ожидания вокзалов и аэропортов, в магазинах у кассовых аппаратов, на стадионе, в сберкассах, в метро, в крупных сортирах…

Мефодий хохотнул:

– Ну и как, сливают?..

Отец глянул на него строго и с укором, и Мефодий как будто поперхнулся:

– Информацию, я имею в виду!..

Он почувствовал, что отец не принял его ерничества и посерьезнел.

– Э!.. Балабол ты! Сортиры и спальни – это копи царя Соломона для разведчика! – сказал Филипп Денисович и, не говоря больше ни слова, вставил кассету в магнитофон.

Он молча сел и приготовился слушать запись. Мефодий почувствовал, что отец слегка обижен, а потому, сделав глоток из своего бокала, показал отцу примирительный и благодарственный жест: большой палец, поднятый вверх – мол, классная вещь, спасибо тебе! – и тоже молча слушал уже пошедший из динамика шорох.