Юрий Кемист - Три выбора

Отец Мефодия улыбнулся и, не отвечая на прямой вопрос, задумчиво произнес:

– Ты помолчи теперь, да посиди тихонько. Чаю дать?

Мефодий, вероятно, обиделся, и буркнул:

– Если только шотландского. И, по американовски – с содовой.

Отец нахмурился шутливо:

– Без меня – ни-ни! А я сейчас выйду на минутку. У меня ведь, кроме Бориса твоего, и поумней аналитики есть. Я тут сейчас переговорю кое с кем, а потом – по рюмке чая и посмотрим, что дальше делать…

Глава 20

Да, на сей раз «отключка» была глубокой. И тягостной. Борис-рыбак почему-то привиделся. Но только не такой глупый и совсем не добрый. Что он говорил – не помню. Но что-то явно умное и опасное. Вот, даже трубка из рук выскользнула и упала на «ковровую» дорожку, на которой от выпавших угольков осталось несколько черных оплавленных пятен. Что я теперь скажу Нателле в ответ на ее немой укор, когда она их увидит? Пожалуй, так же молча виновато опущу глаза… Надо бы уже ложиться спать…

И я бы так и поступил ещё вчера. Но сегодня… Он мне написал письмо! Честно говоря, я не ожидал, что Он ответит! Все-таки 75 лет, мировая слава «нобелевской пробы», огромный бизнес… И спама у него, наверное, столько, что десяток референтов целыми днями только и делают, что, выражаясь на языке современного сленга, почти перешедшего в нормативную лексику, «фильтруют базар».

А ведь положили эти референты мое письмо в его личный почтовый ящик! Я – их должник теперь. Баночка зернистой икорки им от меня и бутылочка «Смирновки» – передам лично, как только представится случай…

Положили-таки на тот адрес, который известен только самому близкому кругу «своих». И свободно пишут по нему только те, для которых он по-прежнему «старина Хью», как для Чарли Мизнера или Гарви Арнольда, действительно старых (и в прямом и в переносном смысле!) приятелей ещё по аспирантуре в Принстоне, симпатичный наглец Дон Рейсслер, с которым они сдружились лет 35 тому назад, после памятного обоим собеседования в Лямбда-корпорейшн, куда Рейсслер пришел наниматься на работу и сразу «нахамил» будущему шефу, признавшись, что «забросил куда подальше» после прочтения ту «сумасшедшую» статью 57 года, которая принесла-таки своему автору и будущему шефу Рейсслера Нобелевскую премию!

Пишут, конечно, некоторые коллеги-нобелиаты, удостоенные этой награды вместе с ним, особенно часто тот симпатичный русский – Джорж Алфинзбург, который – после «третьей-не-последней!» – на лауреатском банкете в Стокгольме демонстрировал, как нужно «правильно» выговаривать это общепринятое международное название всех тех, кто живет на территории от Немана до Урала. «Нужно говорить не „русский“, а „рассеянин“», – поучал Джорж Алфинзбург. (Чем-то он очень похож на Дона Рейсслера. Может быть, столь же искренней живостью реакции?)

И, конечно, писал бывший шумный сорванец Оливер, в детстве так мешавший ему сосредоточиться на чем-то серьезном дома… После какого-то пустячного семейного скандала ушедший «бродить по свету», а потом столь сказочно вовремя вернувшийся в рубище блудного сына 19 июля 1982 года «в отчий дом», чтобы успеть отвезти его, умиравшего в одиночестве от сердечного приступа, в Фэрфеггс, где врачи сумели «сделать невозможное» и вытащить из «объятий костлявой»!

Впрочем, согласно теперь почти признанной трактовке той самой «нобелевской теории» его учеником Максом Тегмарком, ему не было суждено умереть ни тогда, летом 82, ни когда-либо в будущем.

Ни ему, ни любому из ныне живущих – согласно Тегмарку мы не умираем, а только переходим из одной ветви альтерверса в другую. Правда, оставляя при этом в покинутой ветви и всех своих скорбящих близких, и тайно радующихся недругов. Но это уже не наши проблемы…

Эту идею – «созданье ума Эверетта» – он сам подсказал Тегмарку и предложил подумать о методах ее проверки. Это была его единственная «зацепка» в поисках «решающего доказательства» справедливости своей теории в рамках существующей научной парадигмы.

Принципиальной преградой нахождения такого доказательства было то, что ветвление подразумевает разные исходы у одинаково поставленных экспериментов, а парадигма требовала «воспроизводимости результата опыта».

И в результате в сентябре 97 года появилась теперь почти классическая статья Тегмарка о «квантовом самоубийстве». Метод, придуманный Тегмарком, элементарно прост и, в то же время, абсолютно неприемлем для любого нормального человека.

Тегмарк предложил всякому, сомневающемуся в теории Эверетта, взять пистолет, сесть в кресло, и… «пустить себе пулю в висок»! И вот тут-то «Фома неверующий» обнаружит, что произошла осечка… Пусть он и дальше, советует ему Тегмарк, продолжает свои попытки. Интересно, – спрашивает Тегмарк, – на какой по счету осечке он поймет, что это его «везение» – не невероятная цепь случайностей, а проявление законов альтерверса Эверетта? И как он будет оправдываться за свое неверие перед собственной совестью, когда представит себе, сколько безутешных вдов и злорадствующих заемщиков он оставил «позади себя» в ходе этого эксперимента?

Любопытно, кстати, что это следствие самого первого представления о мультиверсе и альтерверсе оказалось столь важным и легко выводимым, что впоследствии многие, знакомящиеся с эвереттикой, извлекали его самостоятельно на самых первых этапах ее освоения, раньше, чем успевали извлечь подробности из первоисточников.

А реальный его, Эверетта, спаситель «в этом мире», его сын Оливер, и сегодня колесил по миру с гастролями своего знаменитого ансамбля «Водяные змеи». Он по-прежнему бывал дома, в Штатах, не чаще, чем там бывает рассейский Президент или, как называет эту дипломатическую персону одна из русских – скьюзи, «рассейских»! – подружек Оливера – «демократствующий царь».

Очень такое определение сложившейся в Рассее политической системы забавляло Эверетта. Как разъяснил ему знаток русского языка Барбур, кроме политической, была здесь и языковая тонкость – правильнее по-рассейски было сказать «демократический». А Ольга – так звали эту яркую девушку из новой Рассеи – сказала хлёстче… Острый взгляд и язычок были у этой подружки Оливера!