Юрий Кемист - Три выбора

А, кстати, любопытно, откуда он вообще знал о существовании в Сибири мощного математического центра? Центр ведь создавался без особой шумихи и решал отнюдь не только «научно-образовательные» задачи.

Именно там работали над проблемами расшифровки и идентификации данных аэрофотосъемки сибирских просторов при сверхнизких температурах. Эта программа осуществлялась в рамках масштабных геологических работ по поиску новых месторождений нефти.

Идея их была простой. Поскольку, как известно, за счет внутреннего тепла Земли температура по мере углубления растет (порой до 3 градусов на каждые сто метров!), то в условиях сибирской зимы, когда морозы стоят под 50 градусов Кельция, верхний слой промерзает и становится прозрачным на значительную глубину, что делает буквально видимым содержание недр. Особенно в красном цвете.

Но реально спутниковая и аэрофотосъемка давали очень сложную картину и ее расшифровка требовала больших усилий со стороны математиков и компьютерщиков. И ленцкие математики приложили немало усилий для решения именно этой задачи. Естественно, что вся эта работа имела «закрытый» характер – нефть продукт стратегический. Однако Эверетт знает ленцкую научную школу явно не понаслышке. Любопытно…

Но, не скрою, несколько обидно, что работы ленцких ученых он знает и ценит, а в моей идее ему «не хватило глубины»… Впрочем, мой «разбор полетов» компетенкингского визита Эверетта к Бору в 1959 году, когда молодой Эверетт предложил на суд умудренного жизнью Бора свои новые идеи, показал мне, что История – просто в силу своей невообразимой длительности! – давно страдает старческими провалами памяти, а потому часто повторяется, наступая на одни и те же грабли «исчерпывающих вопрос» теорий. И не стоит на нее за это сердиться.

История – это не объект косной природы, не некое закристаллизовавшееся Прошлое, а живой организм, структура которого определяется нашей памятью и нашей волей, а свойство забывчивости является ее неотъемлемым и необходимейшим качеством. Без него она не могла бы творить «здесь и сейчас», как не может сотворить бабочку гусеница, не меняясь через кокон и куколку.

Так неужели Эверетт считает, что его теория ветвящейся реальности «исчерпывает вопрос» о структуре мироздания и теперь для следующих за ним поколений ученых и мыслителей остается только уточнять «технические детали»? Мелькнувшую об этом мысль я мгновенно отбросил – не мог Эверетт так думать!

Просто в силу понятной житейской усталости («Плохо, ежели мир вовне изучен тем, кто внутри измучен») и, одновременно, не отпускающего творческого напряжения, его взгляд несколько «замылен» и все новое должно «пробиваться» к нему через отлаженные фильтры восприятия, отсекающие возможные помехи реализации его собственных замыслов. Вот свяжется он с Барбуром, получит его перевод статьи Маркова и Муханова, сложит в уме «2+2», и вспомнит тогда и о моей книге, и об идее склеек! Во всяком случае, я на это надеялся.

Пока же следовало сохранить текст ответа Эверетта и в специальной папке в разделе «VIP-корреспонденты» и, на всякий случай, переписать его на CD, где сохранялись самые важные для меня документы. И написать ему ответное короткое благодарственное письмо, в котором нужно сообщить, что подробнее напишу позже, после обдумывания и анализа его ответов на мои вопросы.

Это было необходимо не только для соблюдения правил приличия, но и потому, что я был искренно ему признателен за его – не побоюсь употребить «высокий штиль» – благородный поступок. Ведь ему, «нобелиату», пришлось написать письмо никому не известному «русскому» корреспонденту!

Текст ответного письма я подготовил с помощью электронного переводчика. Многие не любят и даже ругают этого «помощника полуграмотных юзеров». Но что поделаешь с таким «тяжелым наследием» советской средней школы и собственной юношеской лени? И я был благодарен компании «Promt» за ее заботу обо мне…

Отправив письмо, я подумал, что сегодня проявилась замечательная преемственность интеллигентских традиций. Ведь когда-то и Ему, тогда 13-летнему мальчишке, ответил на письмо с «научными рассуждениями» сам Альберт Эйнштейн. И он, мальчишка Хью, в далеком 1943-м, хотя и был безмерно рад полученному письму, но ведь, садясь за стол со старой перьевой ручкой в руках и намерением сообщить нечто важное для великого физика, не сомневался ни секунды, что Эйнштейн, как бы ни был он занят своими собственными идеями, обязательно прочтет его рассуждения и ответит. А сегодня в роли такого мальчишки оказался я – далекий рассеянин с всклокоченной бородой и «пауками» на почти слезящихся от напряжения глазах…

Напряжение это достигло такого уровня, что глаза мои снова закрылись…

Привел меня «в чувство» раздавшийся из динамика приятный женский голос:

– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Университет»!

Я очнулся от легкой дремы, которая частенько накатывает на меня при длительных поездках в полупустых по вечерам вагонах моковской подземки.

Александр Константинович назначил мне встречу в метро, поскольку допоздна просидел на заседании какой-то межведомственной комиссии по нефтеразведке. Он и прилетел в Мокву на один день для участия в этом заседании. А посвящено оно было утверждению планов бурения пробных скважин по результатам расшифровки «красной фотосъемки», сделанным в Ленцке под его руководством.

Когда я вышел из вагона, Александр Константинович уже ждал меня на скамеечке посреди зала. Я узнал его не по полиэтиленовому пакету с новой книжкой, которую он хотел мне подарить. Хотя именно этот атрибут был им заявлен как опознавательный в ходе нашего телефонного разговора, когда мы договаривались о встрече.

Просто выглядел он как-то «не по моковски» – более непосредственный, более открытый, более любопытный к окружающему, чем типичный пассажир моковского метро.

И, кстати, совсем не «по-профессорски». Я бы сказал, что имел он вид чирковского Максима на второй день управления Министерством Финансов. И чувствовалось, что ещё кипела в нем энергия прошедшего заседания. А то, что было оно не простым, мне было ясно – делили там бюджетные деньги.

– Здравствуйте, Александр Константинович!

– Здравствуйте, Игорь Петрович!

Мы присели на лавочку и, как прилежные школяры, достали авторучки и книжки и принялись надписывать их друг для друга. Краем глаза я видел, каким каллиграфическим был его почерк.

Передав друг другу книги, и, тем самым совершив обмен «верительными грамотами», мы разговорились о положении дел «на фронте эвереттики».

Я, конечно, прежде всего передал ему привет от Самого Эверетта, рассказав, что Эверетт писал мне о том, что он ценит работы Александра Константиновича.