Юрий Кемист - Три выбора

– Спасибо, Сан Саныч! Но вы – птица вольная, а у меня шеф есть злющий. Боюсь, что на недельку не отпустит…

– А вы ему отрапортуете, что Челядьевск все сделал даже раньше, чем по договору – я вам это обещаю – вот шеф ваш и смягчится, и отпустит ко мне на рыбалку да по грибы! Ну, до скорого!

– Спасибо, Сан Саныч, и до свидания!

В трубке пошли короткие гудки и я обнаружил, что все смотрят на меня как на именинника.

Первым нарушил молчание Вольский:

– Ну, дело ясное, что дело темное, однако понятно все же, что сам Сидоров от Савелия Ильича открещивается, списывает все на «дурную самодеятельность» и «глупость» Савелия. Верить в это нельзя, но и обижать неверием – тоже ни к чему. Будем считать, что так все и было. Важно то, что Сан Саныч виляет хвостом как побитая собака и, думаю, слать фарт теперь в Челядьевск можно месяца два-три спокойно. Отшила Сан Саныча Тамара Николавна капитально, и пока они не «помирятся», наш фарт в Челядьевске будет в безопасности. А помириться им мы не дадим как можно дольше. И за этим я послежу сам и отсюда, из Морквы, и на место, в Магнитоград, наезжая…

Его прервал Илья:

– Конечно, нужно Саше хоть раз в месяц «для здоровья» видеть Тамару Николаевну. А все же вагончик я бы и в Царицын послал…

Александр Еремеевич подхватил:

– Конечно Илья! Даже пару можно… У Тамары Николавны теперь фарта вдоволь – весь возьмем!

Я снова напомнил о себе:

– А теперь, Ефим Семенович, разговор с Савелием. И вы увидите, что все не так просто!

Ефим Семенович на этот раз дал команду Белле Борисовне и через минуту в кабинете раздался испуганный голос Савелия:

– Кто говорит? Георгий Евгеньевич?

– Да, это я, Савелий Ильич… Приветствую вас!

Говорил я дружелюбно и бодро, а из динамика услышал агрессивный и даже обреченный тон:

– Ну, что, теперь и вы на меня собак вешать будете?

– За что, Савелий Ильич?

Динамик не поверил в мою искренность и продолжил тем же тоном:

– Да ладно, чего уж там… За англичанку эту Магнитоградскую!..

– Какую англичанку, Савелий Ильич?!

Голос из динамика продолжал упорствовать в своей обреченности, но постепенно обрел и исповедальные обертоны:

– Да такую, что подписала мне тогда письмо… Которая в «британском стиле» прелести свои перезрелые содержит… Но не будем лукавить друг перед другом – мы же взрослые люди. Барышня она, как вы помните, сильная и стильная, но жадная и бедная. Ездит, между прочим, на «Тойноте». И взять ноту выше классом очень даже не прочь… Вы, понятно, щедрость-то свою морковскую сразу не развернули (и правильно сделали, аванс – не масло, может кашу и испортить), а мне терять было нечего – нам фарт как воздух нужен. Ну, я вижу – солнышко светит ясное, тени неолово-синатовые на английском костюмчике Тамары Николавны поигрывают, бесенята в глазках ее приплясывают, я и пригласил ее в ресторан «для делового разговора».

Я слушал Савелия Ильича и наблюдал за выражениями лиц Ильи и Саши. Сказать, что они выражали недоумение было бы слишком слабо. Оба – а особенно Александр Еремеевич – были просто ошарашены, огорошены, оглоушены и заворожено впились взглядами в динамик телефонного аппарата. А он продолжал исповедь голосом Савелия Ильича:

– Ну, приходит она вечером в модном классическом британском твиде, покрой модели – в стиле «принца Уэльского»… Вам еще подробности нужны?

– Да нет, конечно, Савелий Ильич! Вы и так передо мной как на исповеди, а я ведь не священник.

Здесь впервые я услышал нотки надежды:

– Ну, не скажите, Георгий Евгенич! Это смотря в каких мирах! Для меня вы сейчас – не меньше патриарха. Если я не получу от вас отпущения грехов, Сан Саныч меня не просто выставит за ворота, а еще и бубнового туза на спину прилепит…

Я уже все понял, но решил уточнить для Александра Еремеевича:

– Так вы говорите, что тогда в Магнитограде была хорошая погода?

Савелий Ильич удивился этому моему вопросу:

– Две недели подряд жарило как на Голгофе!.. И уж это – точно. Это у меня в памяти сидит как гвоздь. Вы представляете себе, что могло заставить женщину в такую погоду напялить твидовый костюм?

– Спасибо за разъяснения, Савелий Ильич! Думаю, что теперь-то мы сработаемся. И кто старое помянет… Передайте Сан Санычу, что телеграмму об отгрузке фарта мы вышлем сразу.

– Конечно, передам, Георгий Евгеньевич! – радостно воскликнул микрофон. – А когда вы приедете…

Я перебил его, понимая, что он сейчас начнет благодарить, а это было бы совсем не к месту. И я спросил:

– А вы помните окончание пословицы про «старое помянет»?

Савелий Ильич поперхнулся – он действительно «разогнался» меня благодарить и этим вопросом я сбил его с дыхания. И он недоуменно сказал:

– Нет…

И я закончил разговор:

– Там сказано: «А кто забудет – оба!». До свидания, Савелий Ильич!

Савелий Ильич все-таки хотел еще что-то сказать, что-то объяснить, как-то благодарить, и из динамика зазвучала какая-то невнятица:

– Мне Сан Саныч велел… Когда нам позвонила секретутка этой стервы…Не тратили их факсовую бумагу… И забыли номер телефона… Спасибо, Георгий Евгенич!..

Я положил трубку на рычаг. Ватное молчание повисло в кабинете. А Тамара Петровна и Ефим Семенович с недоумением смотрели то на меня, то на ошарашенных Сашу и Илью. Первым «очнулся» шеф:

– Георгий Евгеньевич, объяснитесь!

И я объяснился. Я рассказал, что известная нам Тамара Николаевна Янгель является ярой поклонницей французской моды и только под угрозой стрижки наголо могла бы надеть костюм фасона «принца Уэльского», что к моменту, когда Савелий проник в ее кабинет, там уже побывал Александр Еремеевич, очаровал ее и преподнес «коробку конфет», что ко времени нашего прибытия в Магнитограде уже неделю как шли дожди и что все это подтверждается и второй командировкой в Магнитоград Саши и Ильи и лежащим в банке вторым письмом от Тамары Николаевны.

Но также фактом является и то, что Савелий Ильич в солнечный день после неудачи Александра Еремеевича покорил сердце ярой поклонницы английского стиля Тамары Николаевны Янгель и добился от нее ответного чувства, о чем свидетельствует ее первое письмо в наш банк.

И то, и другое – равноправные реальности. Но это разные реальности! И взаимодействуют они по законам эвереттики, о которых я написал ту книгу, которая стоит в этом кабинете в книжном шкафу и имеется у всех присутствующих дома, ибо каждому она была в свое время вручена автором с автографом, в котором содержалась надежда на ее прочтение и понимание.

Пока звучал этот мой монолог, каждый из присутствующих построил свою версию событий. У всех они были разными и у всех не объясняли всей полноты картины. Но ни один из сидевших за столом, тем не менее, не принял моих объяснений всерьез. Правда, и возражать никто не стал.