Юрий Кемист - Три выбора

На столе, в специальной подставке, тлела очередная «ароматическая палочка». После того, как Давид Ильич бросил курить, его кабинет пропах «восточными благовониями», как церковная лавка ладаном…

Перед Давидом Ильичем, в кресле «для гостей», расположился Владимир Иванович Ктолин – наш новый сотрудник, принятый на работу всего полгода назад.

Давид Ильич был напряжен и явно нервничал. Чувствовалось, что он вряд ли бы устоял от соблазна, предложи ему кто-то в этот момент сигарету. Было видно, что ему трудно решиться начать разговор. Но пауза уже и так затянулась сверх всякой меры. И Давид Ильич поборол себя и свои сомнения и решительно обратился к Ктолину:

– Владимир Иванович, скажите, за те полгода, что вы у меня работаете, нарушил ли я хоть раз данное мною слово платить вам 70 тысяч рублей в месяц?

То, что в вопросе была озвучена сумма, было вопиющим нарушением принятой у нас этики – о наших вознаграждениях не должен знать никто, кроме дающего и берущего деньги. И такой вопрос означал, что шеф больше не считает Владимира Ивановича «нашим», то есть членом «фирменной семьи».

Может быть, поэтому Ктолин отреагировал на вопрос не сразу, как бы что-то обдумывая, но, спустя несколько секунд, твердо и спокойно ответил:

– Нет, Давид Ильич, я такого не припомню…

Услышав это, Давид Ильич обратился ко мне:

– Юрий Александрович, а вас за все годы нашего знакомства я часто обманывал?

Я тоже ответил не сразу. Но это и естественно – мне нужно было вспоминать гораздо более длинный период. Да и после вопроса к Владимиру Ивановичу вопрос ко мне выглядел не менее демонстративным. Но и я не нашел ничего в своей памяти, что не позволило бы дать почти ожидаемый ответ:

– Нет, Давид Ильич, не часто…

Было видно, что последние два слова «царапнули» что-то в душе Давида Ильича, но он уверенно продолжил:

– А потому я честно говорю – моя совесть перед вами обоими чиста. Когда мог – платил, а теперь – не могу… Отдача от вашей работы не позволяет мне этого. Но вы настоящие мужики, «волки» в бизнесе, сами все понимаете лучше меня… И долгие проводы – лишние слезы. Сейчас вы получите у Елены Никоновны по 50 тысяч и – попутного вам ветра!

Он замолчал. В этот момент «ароматная палочка» испустила последнюю струйку дыма цвета бороды Абдель-Кадера, и тоже «замолчала». Уверенность снова оставила Давида Ильича и он ждал нашей реакции с нараставшим с каждым мгновением напряжением.

Владимир Иванович, опустив глаза, явно выдерживал долгую паузу. В течение примерно 15 секунд гнетущей тишины, как я отметил, желание стоявшего перед нами Давида Ильича закурить достигло почти нестерпимого предела. Наконец, Владимир Иванович поднял глаза, внимательно посмотрел на Давида Ильича, и вдруг спросил:

– Сигареткой не угостите? Хотя что это я… Теперь угощать нужно мне – у вас ведь денег на приличные нет, а всякую дрянь вы курить не станете. Вы какие сигареты предпочитаете в это время суток?

Давид Ильич явно не ожидал такой реакции и от растерянности сфальшивил, ответив громко и по театральному грозно:

– Прекратите балаган! До сих пор я был хозяином в этом кабинете! И все, что здесь появлялось и делалось, было обусловлено только моей волей!

Владимир Иванович спокойно переждал эту истерику и твердо сказал:

Да кто с вами спорит? Хозяйничайте себе, пока не надоест! Вот только выдайте по два, как положено, оклада, да выходное пособие – и хозяйничайте дальше как хотите! Не будем мелочиться – по сто пятьдесят тысяч каждому и мы поплыли с «попутным ветром»…

Шеф молчал. Некоторое время молчал, ожидая ответа, и Владимир Иванович. Потом он опустил руку в карман пиджака и достал из него пистолет. Красная точка лазерного прицела заплясала на груди Давида Васильевича, который, побледнев, начал оседать, валясь на бок…

В это время события последних шести месяцев мелькали у меня в голове с невероятной быстротой. Пинакотека бытия пролистывалась сознанием со скоростью мысли – время прекратило свое течение и, если бы я мог в эти мгновения задаваться абстрактными вопросами, то наверняка бы подумал – а есть ли оно вообще?

Глава 1

Я очень не люблю первые полчаса после пробуждения. Каждый раз, осознав, что я проснулся, я с неприязнью жду включения в жизнь. И с неизбежным раздражением отслеживаю работу какого-то внутреннего оператора.

Он коммутирует связи в блоках памяти, отключая линии сновидений и включая воспоминания о самых близких, о прошедшем дне, о том, что Волгла впадает в Балтийское море, что военные люди защищают отечество, о цветах нашего государственного флага – знаменитом «бебучёре» – бело-бусово-чёрном триколоре. Никак, кстати, не могу запомнить, что символизируют его цвета – белый, кажется, невинность и чистоту помыслов нашей праматери, бусый – гармоническое единство нашей ментальности с чертогом Всевышнего, чёрный – цвет нашей земли. Или я что-то путаю? Впрочем, это не мудрено. В последнее время полотнище так часто менялось и так причудливо менялась окраска различных его частей (традиционно форма полотнища копирует географические очертания страны), что запутаться совсем несложно.

А оператор продолжает свою работу, начиняя мой мозг тем, что составляет мое индивидуальное «Я» в этом мире. И его работа должна убедить меня, «что мир останется прежним».

Впрочем, сегодня работа оператора протекает несколько странно. Сразу после загрузки «служебной информации» о том мире, в который я попал после пробуждения, подключилось необыкновенно отчетливое воспоминание о ночном сне. А также уверенность в том, что он – вещий.

И сразу на душе стало как-то пакостно и даже тоскливо. Сцена в кабинете всплыла во всех ее гнетущих подробностях – от расположения предметов на столе Давида Ильича до ассоциации клацающего звука закрывавшейся за нами двери кабинета с клацаньем затвора армейского автомата конвойного.