Марк Ходдер - Таинственная история заводного человека

— Нет. Я услышал стук в окно…

— А что это за небылица про сеанс? И что случилось с «развратниками»? Я получил абсурдные отчеты из Вест-Энда: некоторые мои коллеги утверждают, будто мертвые «развратники» шатаются взад-вперед по Стрэнду…

— Так оно и есть, — подтвердил Спенсер.

— Если мы вырвем Ричарда из их рук, — сказал Суинберн, — то он наверняка расскажет нам, что происходит!

Вернулся Хор вместе с осанистым дородным джентльменом.

— Я привел вам кое-кого получше, чем Брэдшоу, сэр: это начальник станции.

— Здравствуйте, мистер Аркрайт, рад видеть вас. Полагаю, вы знаете расписание поездов лучше, чем собственную ладонь?

— Безусловно, — согласился мужчина в форме железнодорожника. — Раньше я мог бы пропеть его вам во сне, но теперь, после этого несчастья, я не скоро засну. Вы только взгляните на мою станцию!

— Благодарю вас, серенады нам не нужны. Просто скажите: какие поезда отправлялись с этой платформы за час до аварии? Скажем, после половины двенадцатого.

— Только один, сэр. Он стоял в ночном расписании, поскольку мы сняли многие поезда из-за беспорядков.

— То есть?

— Оскорбление короля, сэр, таково мое мнение!

— Я имею в виду поезд, мистер Аркрайт. Во сколько он вышел со станции? И куда отправился?

— В двенадцать сорок пять, сэр; пневматический, в Уэймут через Ридинг. Остановки: Бэйсингсток, Уинчестер, Истли, Саутгемптон, Борнмут и Пул. Должен прибыть в…

— Уинчестер! — перебил его Суинберн. — Вот куда они увезли его, даю голову на отсечение!

— Да, — согласился Спенсер. — А потом на коляске в Алресфорд — и в Тичборн-хаус.

— Проклятие! — выругался Суинберн, всплеснув руками. — А наши винтостулья где-то между Кларкенуэллом и Скотланд-Ярдом! Эй, Кришнамурти, дружище: не мог бы ты достать нам пару полицейских винтостульев?

Командор с сожалением покачал головой:

— Конечно, я бы с радостью, но из-за ночных беспорядков все они в воздухе. Мы следим за зоной бунта и за тем, как она расширяется. Чем больше она становится, тем ближе мы к исчерпанию наших ресурсов, и мы уже в отчаянном положении!

— Если это полицейское дело, вы можете взять пневматическую коляску, — тихо сказал начальник станции.

— К дьяволу! Мы должны добраться до мисс Мэйсон, хотя задержка может оказаться роковой и она уже устала от наших бесконечных просьб… — Внезапно Суинберн остановился и посмотрел на Аркрайта: — Что вы сейчас сказали?

— Я сказал, что, если это полицейское дело, вы можете взять пневматическую коляску. Мы используем их с момента аварии, и у нас их полно. Поездов же до рассвета не будет ни одного. Я телеграфирую на все насосные станции и сигнальные будки — вам будет обеспечен свободный проезд. До Уинчестера всего шестьдесят миль, [155] 96,5 км. а пневматическая коляска делает как минимум пятьдесят пять миль в час. [156] 88,5 км/ч.

— Вы можете дать нам водителя?

— Он вам не нужен, сэр, — и это даже хорошо: некоторые из этих несчастных повредились в уме, а другие серьезно больны. Коляска полностью автоматизирована.

— Я с вами! — рявкнул Кришнамурти, ударив кулаком о ладонь.

— И я, сэр, если вы позволите, — вмешался констебль Хор. Суинберн хлопнул в ладоши:

— Спасательная экспедиция, вперед!

Ширококолейную пневматическую железную дорогу изобрел Изамбард Кингдом Брюнель. Между рельсами тянулся трубопровод диаметром пятнадцать дюймов. [157] 38,1 см. Сверху по всей длине у него был паз, покрытый кожаной задвижкой. Под вагонами сквозь этот паз шел тонкий стержень, который крепился к гантелевидному поршню и плотно входил в трубопровод. Через каждые три мили [158] 4,8 км. стояли насосные станции, которые высасывали воздух перед поездом и нагнетали его позади: таким образом, за счет разницы в давлении состав мог двигаться с приличной скоростью. [159] В реальной истории такая железная дорога функционировала всего восемь месяцев (с февраля по сентябрь 1848 года).

Добрались они быстро и без происшествий. Коляска прибыла в Уинчестер в половине пятого, и ее пассажиры перепрыгнули на платформу, где их уже встречал ночной смотритель.

— Специальный отряд полиции из Лондона, — сказал он неизвестно кому. — Командор?

— Я, — ответил Кришнамурти. — Выходили ли пассажиры из предыдущего поезда?

— Совсем немного, сэр. Их встречал какой-то темнокожий с паролошадью и большим фургоном. Медицинский случай, сэр: они сопровождали пациента.

— Ричард! — воскликнул Суинберн. — А фургон наверняка пригнал сюда Богль.

— Джентльмены, я не знаю, что вы собираетесь делать, но, уверяю вас, в это время здесь нет ни одного кэба.

— Далеко отсюда до Тичборн-хауса, мистер Суинберн? — спросил Кришнамурти.

— Примерно четыре мили. [160] Почти 6,5 км. Думаю, мы легко дойдем пешком.

— Тогда вперед!

Благодаря знаменитому кафедральному собору Уинчестер стал городом, правда, очень маленьким: четыре человека с собакой быстро прошли его насквозь. Практически вся земля на востоке была обработана: повсюду виднелись кукурузные и пшеничные поля, разделенные высокими изгородями и хорошо утоптанными дорожками, низкие холмы, неглубокие долины и чучела, черневшие на фоне звездного неба.

Все шли молча. Суинберн был вне себя от беспокойства: своей нервной энергией он заразил весь отряд, и никто не вспомнил, что не спал этой ночью. Они шли, сжав челюсти и кулаки, ожидая сражения и собираясь победить. Наконец они взобрались на последний холм и увидели имение Тичборнов: на горизонте уже смутно намечалось оранжевое пятно зари. Суинберн сообразил, что смотрит в сторону горящего Лондона, что враги без помех осуществляют свои планы и что единственный человек, способный им противостоять, ими же и пленен либо убит.

Спасательная экспедиция уже спустилась в неглубокую долину, которая подходила к задней стене дома, и вела к окаймленному ивами озеру.

— Это человек? — внезапно спросил констебль Хор.

Да, это был человек. Притом мертвый. На какое-то ужасное мгновение Суинберн подумал, что это Бёртон, но, когда они добрались до тела, лежавшего за сгорбленным деревом, и перевернули его, он узнал Гилфойла, смотрителя парка.

— Что с ним произошло? — выдохнул Кришнамурти. Под кожей лица у Гилфойла взорвались все капилляры, и кровь, еще свежая, текла из глаз, носа, рта и ушей. Губы раздвинулись, обнажив зубы; на лице застыло выражение крайнего страдания.

— Бедолага, — вздохнул Герберт Спенсер. — Отличный был парень! Присматривал за лебедями мисс Мэйсон, пока я кантовался в доме: смотрел, чтобы они не померли с голодухи.