Юрий Алкин - Цена познания

На меня нахлынул мощный поток мыслей и чувств. «Удалось! Удалось!» — радостно кричал внутри какой-то тоненький голосок. «Не может быть. Тут что-то не так», — осторожно возражал ему здравый смысл. Все эти месяцы, начиная с того момента, когда Тесье открыл передо мной тайну института, я подсознательно верил в то, что эксперимент провалился задолго до своего начала. Несмотря на холодную уверенность исследователей, теория, положенная в его основание, представлялась мне в высшей степени наивной. Послеоперационный разговор с Катру притупил мой скептицизм, но не смог поколебать недоверие, вызываемое самой идей этого масштабного опыта. Еще вчера, читая записки Пятого, я немного удивлялся тому, как во всех отношениях логически мыслящий человек мог серьезно задумываться об исходе эксперимента. А сегодня именно благодаря этим записям я получил гораздо больше почвы для сомнений, чем их автор. Неужели этот безумный замысел принес реальные плоды? И по этим залам ходит бессмертный человек? Или, по крайней мере, человек с замедленным старением. И каждый день я, возможно, беседую с ним. Да сколько же ему лет? Тридцать? Тридцать пять? Сорок? Или все сто?

Мне вдруг вспомнились старинные книги в кабинете Тесье. И, словно сорвавшись с привязи, воображение понесло меня галопом против течения времени, отсчитывая год за годом, перескакивая одно десятилетие за другим, назад, в глубь веков. Там, в полутемном подвале, при мерцающем свете факелов, отбрасывая причудливую пляшущую тень на закопченную стену, какой-нибудь Роджер Бэкон или Леонардо да Винчи писал: «Вырастить же бессмертного отрока можно, не поведав ему о неминуемой кончине с момента появления его на свет божий…» А может, это мрачный и гениальный генерал ордена иезуитов, оторвав свои помыслы от Железной Маски, отдавал приказ начать опыт по выведению бессмертного человека в одной из тайных лабораторий? И, передавая свое знание от поколения к поколению, старея и умирая вокруг своего вечно юного создания, сотни ученых копили опыт и хранили страшную тайну. А их агенты рыскали по всей Европе в поисках подходящих актеров, словно жрецы, ищущие новые жертвы для своего ненасытного божества. Мне стало жутко.

А затем я чуть не рассмеялся. Ну какой да Винчи? Какие иезуиты? А пластические операции? А динамики, вживленные всем актерам? А камеры? А, наконец, все медицинские исследования, проводимые над Зрителем? Разумеется, ни о каких столетних опытах и речи быть не может. Даже если эксперимент и удался, то начат он был тридцать, ну максимум сорок лет назад. До этого времени не существовало ни медицины, ни техники, требующейся для осуществления этого грандиозного замысла. Хотя идея могла возникнуть и раньше.

Эти соображения направили мои мысли в новое русло. Если предположить, что первая стадия опыта удалась, то со временем будут достигнуты и какие-то практические результаты. Но может быть, не «будут», а «были»? Что, если первое поколение препаратов уже существует? Не фантастические эликсиры, доставшиеся по наследству от прапрабабушки, не средство Макропулоса, а реальные, научно синтезированные лекарства, способные замедлять или останавливать процессы старения. Несомненно, даже если они и существуют, им еще очень далеко до совершенства. Несомненно, их будут еще не один год испытывать на лабораторных животных. И несомненно, нельзя рассчитывать на то, что они появятся в открытой продаже. Но они реальны! Я прикрыл глаза, чувствуя, как невидимый груз медленно сползает с плеч. Его присутствие не ощущалось до этой минуты, до того момента, когда я понял, что мой срок, возможно, продлится дольше, чем восемьдесят, от силы сто лет. Никогда прежде не казался мне этот срок таким кратким, как сейчас. Мы привыкли смиряться с тем, что считаем неизбежным, но только до тех пор, пока нам не показывают, что мы ошибались и неизбежного можно избежать. Я чувствовал себя как слепец, увидевший свет, как осужденный на казнь, которому даровано помилование. Кто знает, сколько дополнительных лет сможет подарить мне эта бесцветная жидкость (почему-то препарат виделся именно таким). Но сколько бы их ни было — это отсрочка, которой я постараюсь хорошо воспользоваться. Сколько дел я смогу еще сделать, сколько ощущений испытать! Я ощущал пьянящий прилив энергии. Как мал, как унизительно мал срок, отпущенный природой. Человек только успевает накопить знания, опыт, желания, только входит во вкус жизни и тут же попадает в руки безжалостной старости. И смерти. И хотя мы притворяемся на благо эксперимента, что забыли об этом простом факте, на самом деле забыть об этом нельзя. Но теперь, теперь все будет иначе. Все должно быть иначе. И мне уже чудилась вечная молодость и вечная радость, которую она принесет.

— Пятый?

Я вздрогнул, возвращаясь к реальности.

— Ты решил сегодня пропустить обед?

— Нет-нет. Я иду.

— Снова увлекся творчеством?

— Угу.

— Как идет? Хорошо?

— Да так себе. Честно говоря, не особо, — промямлил я, с тоской думая о более чем скромных результатах своей литературной деятельности.

— Ну старайся, старайся. У тебя есть еще несколько дней.

— А продлить срок нельзя?

— Извини, но на это тебе лучше не рассчитывать, — сказала Николь без тени жалости. — Если ты принимаешь свои книги так близко к сердцу, тебе надо было подумать об этом раньше. У нас график.

Идя в Секцию Трапез, я смотрел по сторонам и заново переживал покинувшее меня ощущение новизны. Эта необыкновенная для нормального человека обстановка давно стала обыденной, карикатурный уклад жизни успел превратиться в быт. Не плохой, не хороший, а просто до скуки привычный быт. Но теперь он больше не заслонял дерзкое и масштабное исследование, для которого был создан. И хотя согласно моим же собственным рассуждениям эксперимент имел еще все шансы провалиться, мне больше не удавалось быть таким абсолютным скептиком, как раньше. Напротив — теперь нужно было прилагать усилия для того, чтобы не впасть в противоположную крайность. Меня распирало глупое желание поделиться тайной. Хотелось влезть на стул и гаркнуть: «Вас обманывают! Вы не первые! Те, кто были до вас, тоже не знали, кто он такой!»

«Интересно, в чем нас еще обманывают?» — думал я, отмахиваясь от глупого порыва и непроизвольно вглядываясь в приветливые лица. За одним из них скрывался человек, возможно перешагнувший недосягаемый для всего человечества рубеж. Живой, реальный человек, в котором, быть может, воплотились тысячелетние мечты всего человечества. Любое из этих лиц могло принадлежать ему. Растворившийся в толпе актеров, он был неотличим от них, даже не подозревая об этом. Он жил где-то среди нас — обычных, медленно движущихся к смерти людей, которые давали ему возможность быть тем, кем он был.