Михаил Ахманов - Али Бабаев и сорок покойников

– Мертв, – произнес Калитин, склонившись над остывающим телом. – Горло пробито и основание черепа… Нужно труповозку вызывать, в морг вести.

– Ясени Лориэна! – в панике воскликнул Игорь Петрович. – Я его убил!

– Похоже на то, уртак, – отозвался Бабаев, наморщил лоб и прочитал на арабском строки из Корана: – Аллаху принадлежит то, что в небесах, и то, что на земле; и к Аллаху возвращаются дела. – Подумал секунду и добавил: – Прими, Господь, его грешную душу. Аминь!

– Аминь! – повторил Гутытку за спиной Али Саргоновича. – Верно дед говорил: кто ищет беды на свой тохес, тот ее схлопочет. Предлагал ведь Бабай замириться!

– Что такое тохес? – спросила Вересова.

– Задница, – объяснил Гутытку. – Но теперь и задницы нет, а только покойник.

Калитин, убедившись, что Волкодаву его услуги не нужны, отвел эльфа в сторону, начал бинтовать ему плечо. Игорь Петрович стонал и охал; но, очевидно, не рана его мучила, а чувствительная совесть – не привык он убивать. Появился Мурашкин, велел всем отодвинуться, снял труп крупным планом, забормотал в микрофон, фиксируя время смерти. Остальные угрюмо молчали.

Прошло минут десять, и на дороге взвыла сирена. Черный автомобиль свернул на прогалину, из него вылезли два деловитых санитара, упаковали огрызка в мешок и швырнули в кузов.

– Ничего не изменилось! Ни-че-го! – Борис Иосифович сопровождал каждый слог взмахом руки. – Ну потеряли нескольких ублюдков… Что с того! Другие найдутся!

– Мы не ублюдков потеряли, а темп, – возразил Полуда. – По плану пора уже акции скупать, а мы топчемся на прежнем месте. Почему?

– Потому, что кое-кто пожабился, – произнес Владимир Аронович Желтый, бросив косой взгляд на Сосновского. – Не прав ты, Боря, не прав! Просил этот Бабаев денег, ну так дали бы… сколько бы ему захотелось, столько бы и дали… Все равно эти дурацкие покушения обошлись в хорошую копейку!

– Кто же мог предполагать! – буркнул Сосновский, чувствуя свою вину. – Раньше таких проблем не возникало. Человек либо брал, что дают, либо его паковали в деревянный ящик и в крематорий везли.

– Этого так просто не упакуешь, – заметил Полуда. – Этот джигит нам еще попортит крови! Он же кого не пристукнул, тех начисто блокировал! Наши думаки, с потрохами купленные, денег теперь не берут, боятся! Жизнь, говорят, дороже! Молвишь лишнее слово, а этот амбал за галстук возьмет, на ногу наступит, завопит, что его оскорбили, и пожалуйте бриться! В парк, на этот сраный пятачок! В общем, – продолжал Полуда тоном ниже, – наше влияние на Думу в последний месяц равно нулю. А без ее поддержки ни «Газприм», ни ГТЭБ нам не свалить.

– С этим я согласен. – Сосновский кивнул с озабоченным видом. – Аварии, диверсии, акты санации – все это хорошо, но силовой напор нуждается в политическом обрамлении. Это и ежу понятно.

Полуда и Желтый кивнули. Кивнул и Пережогин, не сказавший до сих пор ни слова. Как бы там ни тормозились глобальные планы, он уже был с выгодой: чуть пошатнувшийся «Газприм» отступил от сахалинской нефти. Концессия на девяносто девять лет досталась РНК.

Партнеры сидели в уютном зимнем садике, примыкавшем к помещению с бассейном. Садик был не маленький; в нем помещались сорок пальм, три эвкалипта, магнолии, кактусы, цветущие рододендроны, пара фонтанов и масса статуй, вывезенных Денисом Ильичем из вояжей по Египту, Греции и Италии. Имелся даже настоящий сфинкс, который, как уверяли ушлые египетские археологи, стоял когда-то во дворце Рамсеса. Полуда не очень им верил и предпочел бы купить пирамиду, хотя бы небольшую, но предложили сущий брак – без гранитной облицовки, без саргофага и фараоновой мумии.

Как и прошлый раз, партнеров было пятеро – теперь отсутствовал Семиряга, вручивший свои полномочия Сосновскому. Уже много лет Петр Аркадьевич отправлялся на Рождество в Куршавель, пошалить и слегка встряхнуться; ехал, конечно, не один, а со свитой топ-моделей и красавиц с «Фабрики звезд» и «Ледникового периода». Непременно прихватывал с собой целые ансамбли: прошлый год – «Коленки врозь», «Бижутерию» и «Простамол», а нынче – арбатских ведьмочек и трио «Вашу мать».

Сосредоточенно хмурясь, Сосновский шагал взад-вперед вдоль стеклянной стены, разделявшей зиму и лето. Как бывший философ-марксист, он верил только в объективную реальность, не отвергал ее подсказок и признавал свои ошибки. Бабаев, этот думский террорист, несомненно являлся ошибкой, а также весьма неприятной реальностью. Справиться с ним в рамках бинарной логики «купить или убить» было слишком примитивным ходом, и Борис Иосифович полагал, что найдутся другие решения. Более изящные и кардинальные!

Он остановился перед огромным окном. На заснеженной площадке у входа в замок виднелись десятка полтора машин и с полсотни охранников, люди Желтого, Пережогина и собственный его эскорт. Топтались, болтали, мерзли, курили… Гвардейцы кардинала, подумал Сосновский. Вернее, кардиналов; они кормились из хозяйских рук и, при обильном кормлении, были верны – ведь каждый тоже кого-то кормил, детей, жену или любовницу. И каждый знал, что отвечает за ошибки не только своей головой.

Мысль сформировалась, и Борис Иосифович повернулся к Полуде.

– Этот ваш Литвинов… Помнится, вы говорили, что он понаблюдает за объектом… И что же?

Щека у Дениса Ильича дернулась, что было признаком большого раздражения.

– Вообще-то я велел ему убрать мерзавца. Не получилось. Пока! А все его связи и контакты – на поверхности. Дума, слуги, помощники, бабы… Баб много, но все по пустякам.

– Семья? Бизнес? – с вопросительной интонацией обронил Пережогин, уже уловивший мысль Сосновского.

– Нет никакой семьи и никакого бизнеса! Литвинов проверил. Хитрый жук! То он гладильными досками торгует, то утюгами или чайниками… Ерунда все это! Деньги, однако, водятся.

– Может, от «кузенов»? – предположил Пережогин.

– Точно не от них. Это проверено. Не от них!

– Тогда откуда? Из государственного кошеля?

– Хрен его знает! – хмуро буркнул Денис Ильич.

– Разве трудно выяснить? – снова включился в разговор Сосновский. – Литвинов ваш из КГБ… не шестерка, генерал!.. старые друзья, прежние связи… Если наш джигит из тайного ведомства, это нужно знать. Пусть Литвинов покопается.

– Уже копался, да ничего не накопал. Одни смутные воспоминания… Нет о нем информации! Ни о нем, ни о родичах его!

– Что-то должно быть, – заметил Пережогин. – Что-то всегда есть. Что-то или кто-то.

Владимир Аронович заворочался в кресле.

– Мне говорили… правда, источник не первой свежести… говорили про его любовницу…

– Одну? – насторожился Сосновский. – Или одну из многих?

– К сожалению, это мне не известно. Но Денис Ильич мог бы напрячься и разведать, – молвил Желтый. – Служба у него поставлена как надо, отличная служба… не только Литвинов, но и другие сотрудники.